Я не располагал никакими фактами, я ничего не знал о маминой жизни, кроме того, что на нее всегда смотрели мужчины и у нее сеtte jupe. Тот разговор мамы с бабушкой, который я случайно услышал, когда мне было пять лет, не растворился в памяти, но я запер его в клетку, как дикое злобное чудовище, и никогда не подходил к этой клетке, хотя знал, что чудовище по-прежнему там. Иногда я боялся, что начну ненавидеть маму за то, что она сделала с папой, хотя я не знал, как называется то, что она сделала с ним. Когда я был совсем маленьким, я часто просыпался по ночам от страха, что мама нас бросила, а однажды увидел сон, как к нам в квартиру пришла какая-то китаянка, очень красивая, вся розовая и фарфоровая, которая расположилась на нашем диване, раскинула по нему складки своего пестрого шелкового одеянья, и стало казаться, что она не человек, а птица в длинных экзотических перьях с маленькой вертлявой головкой, которую она прижимала то к одному, то к другому плечу. Я до сих пор помню тот страх, который я испытал, глядя на эту страшную розовую китаянку, потому что я чувствовал, что она пришла за моей мамой и, как только мама выйдет из ванной, она заберет ее у нас. Теперь понимаю, что на мою жизнь слишком сильно повлияло то наивное религиозное чувство, которым меня переполнили в детстве. У нас дома всегда было много икон, и я любил их, восхищался ими, особенно Богоматерью с младенцем. Мне всегда казалось, что и мы с мамой похожи на Них. Я трепетал перед этими изображениями и одновременно чувствовал себя по-домашнему близко к ним.
Теперь, когда я приступил к своему медицинскому эксперименту, мне нужно попытаться понять: было ли в моем детстве то, что могло бы привести меня – среднеблагополучного юношу – к приему наркотиков? То есть ставлю на свое место кого-то другого, кто в тех же самых обстоятельствах оказался бы чуть-чуть слабее, чем я. Думаю, что да, это могло случиться, потому что те подозрения, которые разъедали меня и о которых я старался не думать, загоняя их в самую глубину и пряча от себя самого, – этих подозрений с лихвой хватило бы на то, чтобы, став взрослым, почувствовать, что вся моя жизнь продолжает быть тяжело отравлена ложью, и отрава проникла именно туда, в ту самую точку, в которой и содержится все мое «я».
Птенчик мой. Зачем ты молчал?
Патрик Беккет – Анастасии Беккет
Шанхай, 1937 г.