День ангела

Одиннадцатого января ему предстояло важное событие – доклад на международной антропологической конференции, посвященной фундаментальным качествам биологической ценности человека. Все эти месяцы, прошедшие с июля, Ушаков старался заниматься исключительно практическими делами: продажей дедовского дома, упаковкой картин и книг, поиском квартиры в Нью-Йорке, восстановлением профессиональных контактов. И все вроде вдруг начало получаться. Он в значительной степени перекрыл кислород, идущий к душе, и душа начала задыхаться. Но поскольку это ее состояние плохо сказывается на жизни всего организма, Ушаков обманывал себя тем, что был вечно в делах, которые поддерживали его телесную жизнь настолько интенсивно, что даже болезнь души шла почти не замеченной. На двери его рабочего кабинета висела табличка «Doctor Ushakoff». Табличка эта ненавязчиво дополняла достойный облик пятидесяти с небольшим, весьма привлекательной наружности, задумчивого человека, выросшего в Париже, в семье белых эмигрантов. (История, значит, в наличии тоже!) А сам он – в прекрасном пальто, белоснежной рубашке.

Именно таким – в прекрасном широком пальто, с шарфом, небрежно засунутым в карман этого пальто и оттопырившим его, – ровно в девять часов утра Doctor Ushakoff вошел в зал, где столы были сервированы к завтраку, кипел в серебристых кофейниках кофе и оживленно-сдержанный гул разговоров, теплом и приветом разлившийся в воздухе, казалось, имел тот же вкус, что и сливки. Ушакова тотчас же окликнули, и тотчас же, привычно улыбаясь уголками губ, он бросил свое пальто на спинку стула, подсел к знакомым, намазал хрустящую булочку маслом. Он вел себя так, как будто содержание доклада, который он собирался произнести сразу же после того, как закончится завтрак и все перейдут в другой зал с расставленными стульями и большой грифельной доской, – содержание, стоившее ему много сил и истерзавшее его, не имеет к нему самому, спокойному, слегка задумчивому и в меру приветливому человеку, никакого отношения. Но именно это и было неправдой. То, что Ушаков собирался сейчас, дожевав свою булочку и вытерев салфеткой губы, произнести, не только имело к нему самое прямое отношение, но, более того, появилось исключительно благодаря тем переживаниям, которые жили внутри самого Ушакова, как рыбы живут подо льдом водоема. Тема сегодняшнего выступления его на конференции была обозначена следующим образом: «Личностный статус покаяния как проблема философской антропологии». На каждый доклад полагалось от двадцати пяти до тридцати минут, и Ушаков понимал, что он ни за что в этот срок не уложится.

– Философия, – сказал он, надевая очки и раскрывая лежащие перед ним листы напечатанного текста, – это интеллектуальная авантюра, которая набирает материал за пределами индивидуального человеческого «я» и вроде бы не связана с ним напрямую. Но это только кажется. Наличие этого «я» и есть непременное условие любого философского вывода и положения.

…он снял очки и почувствовал себя так, как это бывало в детстве, в летнем разведческом лагере, где они с Иллариошей Воронцовым соревновались в храбрости: нужно было с максимальной скоростью домчаться на велосипеде к самому краю обрыва и успеть остановиться на самом краю так резко, что вокруг начинала немного дымиться трава.

– Аристотель, – продолжал Ушаков, надевая очки, – считал, что только «удивление побуждает людей философствовать». При этом Декарт уверял, что это удивление вызывается только «исключительно редкими вещами». Насколько же «редкой вещью» является человек? И, более того, не является ли именно человек массовым и типовым существом, а философия, находясь по другую сторону так называемого «здравого смысла», свойственного этому существу, стремится иметь дело не с ним и не с его серийностью, а взрывает эту серийность, ломает устойчивые тождества и, стремясь освободиться от навязанного ему «здравого смысла», переступает и через него, и через любую обыденность.

…перед глазами Ушакова вспыхнула Лиза, которая спиною к нему стояла в воде озера и быстрыми, розовыми от солнца пальцами закалывала волосы на затылке. Когда это было? В июле? Он ощутил вкус нагретой солнцем воды на своих губах и даже увидел ее яркий цвет: сиренево-синий с крупицами золота.

– Обращаясь к феномену покаяния, – продолжал Ушаков, – я должен заметить, что именно этот феномен особенно останавливает на себе уважительное внимание философии, как острый и чрезвычайно редкий момент душевной жизни человека, и доказывает глубоко личное отношение носителя этого душевного проявления к окружающей его вечности. Поскольку покаяние не возникает произвольно, а всегда бывает следствием пережитого и перечувствованного отдельным человеком, мы не имеем права, говоря об этом явлении как об объекте философского осмысления, проигнорировать телесные аспекты обыкновенной человеческой жизни, такие, как смерть, болезнь, аффект и так далее.