День Бахуса

Упустив возможность быть опять вовлеченным в игру, начатую вчера, я раскис окончательно. И даже прослезился, решив, что безвозвратно потерял что-то важное, такое ,от чего мир весело встает на уши и делается намного милее, чем это возможно. А терять редкую возможность менять мир, согласитесь, не самое приятное занятие.

И все из-за чего? Из-за лишнего глотка вина. Не обидно ли? Очень обидно. Какие сделаем выводы? Никаких. Пить надо меньше? Не уверен… Пить надо правильно.

Дня через три я утихомирился, проспался, вывел из организма солидную часть токсинов, сознание несколько подобрело ко мне и позволило расслабиться и не переживать по поводу случая в парке. Никаких пошлых намеков на белую горячку. Боже упаси. Проще было осознать, что Она и Морской офицер никуда не делись, стоит захотеть, и мы встретимся вновь…

Я не дослушал эту странную историю, конец которой капитан Беллфиосса, кажется, высасывал из пальца, как кончившийся коктейль через изжёванную соломинку. У меня начала кружится голова и я закрыл глаза.

А открыв глаза, обнаружил, что наступило утро. Я лежал на полу, укрытый чьей-то заботливой рукой теплым пледом. Я встал и чуть не ослеп. За свободным от штор окном лежал настоящий первый снег. Раздвинутые шторы превращали окно в неширокий экран провинциального кинозала, где я был единственным зрителем. Капитана Беллфиосса в комнате не было. Однако то, что он приходил, не вызывало сомнения – на журнальном столике початая бутылка вина и два бокала.

Разогревая вино, я не мог отвести глаз от окна. Первый снег как будто сыпался через него в дом. Он был теплый, не таял и пухом заваливал меня по самую макушку. Укутанный этой белой шерстью я сидел и пил подогретое вино.

Трель дверного звонка выдернула из приятного созерцания. Зевая и гадая, кому бог ума дал припереться с утра пораньше, я открыл. На пороге стояла Фьюсхен, в руках она держала сверток. Не здороваясь, не удостоив даже взглядом, Фьюсхен прошла в дом. Я закрыл дверь, размышляя, что означает ее визит, откуда она узнала адрес. Расстались мы, мягко говоря, не ласково и навсегда.

На середине комнаты стояла Фьюсхен, сжимая двумя руками пистолет вековой давности, и целилась мне прямо в голову.

– Ну что, Меробибус! – сказала она. – Я пришла тебя убить!

– Из этого утюга? – зевнул я. – Где ты его взяла, в музее, что ли?

Фьюсхен отвела дуло в сторону и нажала спусковой курок. Грянул оглушительный выстрел, сбивая со стены репродукцию, где генуэзские корабли возвращались в родную гавань.

– Ты чё, дура, рехнулась?! – бросился я к Фьюсхен.

– Не бойся, трус! – отбиваясь тупым предметом, кричала она. – Там был всего один патрон!

– Ни хрена себе, шуточки! – вырвав оружие, ругался я. – Ты же могла убить кого-нибудь!

– Тебя, Меробибус! – кричала Фьюсхен, цепляясь за пистолет.

– Да пошла ты, куда подальше, со своим Меробибусом, истеричка! Чего тебе надо?

Неожиданно Фьюсхен свалилась на пол и разревелась.

– Ты…ты…предатель…подонок, – плакала она, – я тебя ненавижу… я думала ты мне как брат …настоящий друг. А ты кинул меня… избавился от меня, как только я тебе надоела… как только ты испугался за свое сраное спокойствие…пусть…пусть с тобой жизнь обойдется также, как ты со мной…

Я молча выслушивал упреки. Спорить не с чем – эгоизма во мне хоть отбавляй, хватит на всю династию Бурбонов и на других останется.

– Ты знаешь, плакса, – сказал я, когда Фьюсхен перестала плакать и красными глазами требовательно смотрела на меня, – я с тобой согласен, тут я поступил не лучшим образом, и сам не пойму, то ли с заботой о тебе, то ли о себе…

– Да откуда тебе знать…– заволновалась Фьюсхен.

– Помолчи. – перебил я. – Хочу сказать сразу, всё это пустяки. Да, дела житейские. А что касается твоего пожелания о жизни… Не желай другим дурного, а хорошо, и с тобой жизнь поступит также.

– Налей мне вина, – примирительно сказала Фьюсхен.

Мы выпили.

– А кроме вина у тебя есть что-нибудь ?

Фьюсхен очень любила бенг.

Я подумал и достал с полки книгу, на обложке которой мужественная рука разрубала холодным оружием цепи. Книга называлась «Меч и свобода», сердцевина у неё была аккуратно вырезана, там хранился кожаный мешочек с бенгом.