День ботаника

Это было не совсем так: от отца-геолога Сергей наслушался рассказов о бичах – освобождённых, а то и беглых сидельцах, из которых в прежние времена рекрутировались сезонные рабочие для изыскательских партий и артелей. Эдакие ценители дикой таёжной свободы, идейные бродяги-одиночки, рыцари Фронтира, предпочитающие обитать там, куда не очень-то дотягивается тяжкая рука цивилизации. А потом прочёл в старом, ещё тридцатых голдов прошлого века, романе «Танкер „Дербент“», что слово «бич» позаимствовано из жаргона английских моряков, от слова beach («пляж, берег») и произошедшего от него «бичкомер» – береговой бродяга, матрос, списанный с корабля. Ну и взял себе такое прозвище – ещё давно, в школе. А что? Даже романтично: вольный лесной скиталец, романтик Леса, не зависит ни от кого, ни к чему не привязан – в самом деле, чем не бич?

Ваха осушил третью чарку. Макнул кусок лаваша в жир, зажевал, вытер рукавом усы.

– Проблема у меня, Бич. Сын мой, Умар, вырос, словно не нохчо̀й вовсе! Сильван, сам понимаешь…

– Понимаю. Рождённые в Лесу на мир по-другому смотрят. Недаром глаза у них зелёные.

– А я о чём говорю, да? Держать его при себе силой – сорвётся, уйдёт, а Чернолес-то под боком! Сунется туда – беда будет.

Сергей испытующе посмотрел на Ваху. Чечен, не моргнув, выдержал взгляд.

– Хочешь, чтобы я взял его в ученики?

– Правильно понимаешь, брат. Я тебя просить не стал бы, сам догадался.

– К чему церемонии? Просьбу твою я исполню. Куда ему прийти – сообщу, передам с белкой. А пока, собирай сына в дальний поход. Обувка покрепче, снаряга, оружие… да что я говорю, сам всё знаешь!

– Знаю, да. – кивнул чечен. – Слюшай, а может, сразу и заберёшь его? Мамой клянусь, к утру всё будет готово – а то, как бы не забрёл по дороге куда не надо…

– Извини, уважаемый, сейчас никак не могу. Через недельку жди белку. Доберётся Умар в срок до места, какое укажу – считай, прошёл проверку на профпригодность. Да ты не мандражи, справится, если голова на плечах есть.

– Не буду спорить Бич, тебе виднее – ты егерь, я фермер.

– Какой ты фермер, Ваха? – тихо сказал Сергей. – Ты – воин, тайпанан хьалханча[5]. И пусть тейп твой маленький, пусть люди в нём всякой крови, но всё одно: ты им и закон и защита, они за тебя любого порвут.

– Как и друг за друга, Бич. В Лесу иначе нельзя.

– Почему нельзя? Можно. Вон, Петюня один, и ничего, живёт.

– Это пока он семью не завёл. – покачал головой чечен. – Без семьи – какой с него спрос? Мотайся туда-сюда, как лист на ветру… А если у мужчины жена, дети – надо на землю сесть, дом строить, к людям прислоняться, к соседям.

– Так и я одиночка, забыл? И соседей у меня нет. Годы мои не те – прислоняться к кому-нибудь…

– Ты – другое дело, Бич. Ты плоть от плоти Леса. Мы в нём живём, а ты им живёшь. Как мой Умар, как эти, из Лосинки…

– Аватарки?

– Да, они. За ними будущее, Бич, и за тобой – не за мной. Я доживу своё, детей подниму, помогу людям их детей поднять. А уж дети сами пусть всё по-новому устраивают, по-своему. Только чтобы не забывали, что они тоже люди. Ты им помоги, Бич, хорошо? Ты, как и я, прежние времена помнишь. Сколько тебе лет было, когда пришёл Зелёный Прилив, а?

– Двадцать три.

– Сейчас, значит, пятьдесят три? А мне уже седьмой десяток.

– Да, Лес не даёт нам стареть…

– Не так, Бич, не так. Это тебе он не даёт стареть. Мы сколько лет знакомы, двадцать?

– Двадцать один год.

– Двадцать один, да… и за это время ты совсем не изменился, пацан пацаном, прости за прямоту. Ты Лес в себя впустил, только по-другому, не как Умар, не как сильваны или эти, зелёные…

– Аватарки, Ваха, аватарки. Когда запомнишь?

– Не нравится мне это слово. Не наше оно, чужое. Так я о чём? Ты Лес чувствуешь, он – часть тебя. Но ты не дал ему себя переделать, собой остался. Понимаешь, да?

– Не совсем, прости.

– Э-э-э, потом поймёшь. А сейчас пообещай, что поможешь Умару и таким, как он, людьми остаться? Нас слушать не будут, а ты – такой же, как они. Тебя послушают.

– Хорошо, уважаемый. Помогу.

– Слово даёшь, да? – Слово.

День второй 16 сентября, 2054 г., четверг

I

Будить Петюню Сергей не стал. На Добрынинской их дорожки расходились: егерь приглашал челнока ради его длинноухого транспорта, но неуклюжая тара осталась на ступеньках музейного храма, и вся добыча теперь помещалась в лёгком тубусе. И теперь Петюня мог спокойно заняться своими делами – благо, на Кордоне есть, чем затариться, и ходка в любом случае не будет порожней.

На часах – пять-сорок утра. Небо в прорехах древесных крон только-только начало сереть. Птичья мелочь, не умолкавшая всю ночь, затаилась после дождя и не нарушала предутренний сон обитателей Добрынинского Кордона.