Первое, что приходило в голову, – красивая. Женщина, с которой разговаривал Вербин, отличалась природной, изысканно подчёркнутой отличными косметологами и визажистами красотой. Женщина блистала, и выражение «производила впечатление» не в полной мере отражало производимое впечатление – она завораживала мужчин, которые либо откровенно пялились на неё, либо то и дело бросали взгляды – если пришли в «Небеса» со спутницами.
Криденс оценила красоту незнакомки, но в её размышлениях первым определением оказывалось не «красивая», а «опасная». И Криденс не могла объяснить почему. Сначала криво улыбнулась и сказала себе, что дело в заурядной женской зависти: собеседница Феликса не только была прекрасна, но – и это самое важное умение женщин – знала свою красоту, понимала её и умела пользоваться. Пользоваться ненавязчиво, естественно и эффективно. Здесь действительно было чему завидовать, но, покопавшись в себе, Криденс поняла, что испытывает не злость или неприязнь, без которых зависти не существует, а страх. Не явный, а подсознательный; не сильный, но не уходящий; блондинка пугала, и девушка не могла понять чем.
– Всё просто, – сказала себе Криденс, докуривая сигарету. – Или я завидую, или ревную. Или ревную и завидую. И поэтому боюсь, что…
«Неужели я боюсь, что Феликс потеряет голову?»
Криденс нервно улыбнулась, затушила сигарету, собираясь вернуться в «Небеса», но заметила идущего по переулку Прохора. Юродивый был шагах в пятидесяти, поэтому девушка решила его дождаться и не стала торопиться внутрь, достала телефон, открыла мессенджер, в который опять насыпалась куча сообщений, невнимательно их проверила, убрала телефон, подняла голову, ища взглядом Прохора, и…
Криденс видела происходящее с невероятной, невозможной в летних сумерках отчётливостью, с абсолютно всеми деталями, даже самыми мелкими, незначительными. Например, она зачем-то увидела, что на правой штанине Прохора появилась новая дыра. А ещё – что на абсолютно чёрной собаке надет абсолютно чёрный ошейник. А ещё – что собака прыгает на Прохора и сбивает его с ног.
Один удар сердца.
Второй удар сердца.
Криденс кричит и бросается на помощь Прохору. Бросается, несмотря на то что рядом с ним по-прежнему рычит большая чёрная собака. Бросается, потому что рядом с ним по-прежнему рычит и рвёт его большая чёрная собака. Бросается, не помня себя. Бросается, потому что не может иначе. Бросается – и делает то, что невозможно вообразить, что мало кто рискнёт: хватает пса за задние лапы и оттаскивает от упавшего юродивого. Ошеломлённый пёс тявкает, изворачивается, пытаясь освободиться из захвата, и у него получается. Он сильный и ловкий. Девушка тоже не слаба, но удержать тренированную собаку не в силах – чёрный убийца вырывается, вскакивает на лапы, в ярости разворачивается… Криденс видит оскаленную пасть, белые клыки, горящие холодной злобой глаза… успевает заметить, как пёс подбирается перед атакой… успевает понять, что не устоит и всё, что ей дано – это попытаться закрыть руками горло…
Но за мгновение до прыжка большую чёрную собаку атакует большой чёрный кот. Так же стремительно и эффективно, как за несколько секунд до этого пёс атаковал Прохора.
Бай вылетел из ниоткуда: из-за угла, из-под ног, из стены, из темноты, с крыши – Криденс не успела разглядеть. Увидела кота в полёте – чёрную стрелу неистовой первобытной злобы, увидела, как он вцепился собаке в морду, норовя добраться до глаз, услышала вой, а за ним – яростный лай. Позабыв о девушке, собака занялась новым врагом, а Криденс отступила на пару шагов и остановилась, уперевшись рукой в стену…
Её била крупная дрожь.
Большой чёрный пёс был идеально дрессирован, с точностью исполнял приказы, прекрасно реагировал на слова и жесты, но кровь туманила ему голову. Впрочем, такова уж особенность крови – она никого не оставляет равнодушным, и каждая капля – горячая, обжигающая – отнимает бокал хладнокровия, наполняя неистовым желанием бить.
Убивать.
Большой чёрный пёс был идеально дрессирован, но не умел останавливаться. В отличие от Заводчика, который внимательно наблюдал за нападением с безопасного расстояния, опытным взглядом подмечая и каждый выпад собаки, и ответные движения цели. Ничего больше Заводчика не интересовало. Определив, что атака прошла успешно – упавший на асфальт бродяга перестал ёрзать ногами, а руки, которыми он пытался зажимать смертельную рану на шее, безвольно опустились, Заводчик понял, что пора отступать. Тем более что в схватку вмешалась какая-то женщина. Пёс собрался ответить, но это была никому не нужная драка и трата сил. Заводчик достал из кармана ультразвуковой свисток, к которому с щенячьего возраста приучал своих зверей, и подал сигнал. После чего повернулся и направился к машине.
Заводчик знал, что пёс последует за ним – на расстоянии, – и потому не оборачивался до тех пор, пока не оказался у автомобиля. Там открыл заднюю дверцу, пропустил в салон собаку и почесал её за ухом. Чёрный пёс лизнул ему руку и улёгся на диван. Чёрный пёс был очень собой доволен.
Заводчик тоже.