День да ночь

- Не-ельзя... - поддержал Бакурский.

Лихачев тоже не смог промолчать.

- Товарищ лейтенант, зачем вам этот нож? - улыбнулся он командиру. - Вам же не надо рубить проволоку и резать фрицев. У вас высокая должность. Хотите, я вам свой складной подарю. Шикарный ножище. В нем два лезвия и штопор есть. Такой длинный штопор, что любую бутылку можно открыть. В прифронтовой обстановке вещь незаменимая. Мне вся батарея завидует. В других батареях не завидуют, только потому что ничего про этот нож не знают. А вам отдам. Для вас не жалко.

Лейтенант кое-как стерпел вмешательство и явную вольность рядовых Опарина и Бакурского. Но в предложении рядового Лихачева почувствовал издевку. Особенно задели его слова про штопор. И лейтенант Хаустов вспыхнул от гнева. Сначала уши у него покраснели, затем лицо залилось краской, потом еще и шея. Они указывали ему, как себя вести! Они его поучали! Подшучивали над ним! "Разболтались они здесь. Это же коллективка! - обвинил он солдат и тут же определил приговор: - На губу их... всех! Снять ремни и на губу, строем! На пять суток каждого! Вздумали с командиром батарей пререкаться!" Затем, немного остыл и подумал о том, что перед боем сажать солдат на губу не следует. И только потом до него дошло, где он находится, и что нет здесь никакой губы, и посадить он никого не может.

- Молчать, когда старший по званию разговаривает! - выкрикнул он, и в голосе у него появились визгливые нотки.

Солдаты молча глядели на лейтенанта Хаустова. Удивились и его словами, и тоном, и криком. Давно с ними никто так не разговаривал. Становилось ясно, что ничем хорошим история эта кончиться не могла, потому что лейтенант уперся, и будет требовать нож, а Афонин его не отдаст. Опарин при этом не смолчит. Лихачев и Бакурский тоже. Причем нож в этот момент находился у лейтенанта, и, как его забрать, тоже было непонятно. Не отбирать же силой. Кончиться могло плохо. И для лейтенанта, и для расчета. Надо было звать на помощь Ракитина. И хорошо, что корреспондент здесь оказался. Парень вроде бы порядочный. Должен поддержать. При нем лейтенант зарываться не посмеет. А дальше видно будет.

Опарин кивнул Лихачеву, показал на орудие, где Ракитин разговаривал с корреспондентом. Лихачев понял и бегом припустился к командиру.

А Хаустов ляпнул визгливое: "Молчать!" и почувствовал - не так пошло... Солдаты на него не так смотрят, офицеры это чувствуют сразу. Не сердито, нет... Не сердито и не зло. С удивлением разглядывали они лейтенанта, как будто впервые видели. Вспомнил, как его предупреждали: фронт - это тебе не училище, на фронте с подчиненными надо по-хорошему. Станешь выпендриваться - тебе же хуже будет... И понял - сорвался. Нельзя так. И кричать нельзя. И отбирать нож нельзя. Надо по-хорошему забрать у этого Афонина нож. Но забрать.

- Если жалко подарить, - с укоризной сказал он Афонину, - то давай махнемся. Я тебе бинокль за него дам. Подороже твоего ножа будет. Классная оптика. Семикратный. И футляр из настоящей кожи. Новый.

Командиру батареи без бинокля нельзя. Но лейтенант Хаустов все правильно прикинул. Когда бинокль понадобится, а это произойдет в первом же бою, попросит его у Афонина. Ненадолго. И все дела. А нож можно не отдавать.

- Мне бинокль не нужен, - отказался Афонин.

Не прошло, меняться солдат не захотел.

- Знаешь, что я тебе скажу, Афонин, - перешел лейтенант Хаустов на официальный командирский тон. - Тебе выдано все необходимое оружие, которое по чину и должности положено. А нож не оружие, и носить его ты не имеешь права. Если бы командование считало нужным, всем бы ножи выдали. И все солдаты бы сейчас с ножами бегали, как разбойники. Представляете себе такую картину? - обратился он к остальным солдатам, и даже улыбнулся, потому что картина, по его мнению, намечалась смешная.

- Мне этот нож нужен, - не стал спорить Афонин.

- Консервы открывать? - презрительно поджал губы лейтенант.

- Нет. Это метательный нож. Оружие.

Тут как раз подоспели Ракитин и Бабочкин. За ними, успевший их посветить Лихачев.

Ракитин посмотрел на Опарина. Тот взглядом же дал понять, что ничего серьезного еще не произошло, но сержанту самая пора вмешаться.

Появление командира орудия Хаустова не смутило. В конце концов, он не только имел право, но и обязан был изъять у солдата этот нож, который армейским оружием не является. А вот корреспондент корпусной газеты был здесь ни к чему. Мало ли что тот вздумает написать? Приехал за материалом о героизме расчета. А здесь что-то вроде конфликта. Но Хаустов командир батарей, а Афонин рядовой. Даже ежу понятно, кого из них надо считать правым. Корреспонденты тоже должны поддерживать субординацию, помогать командованию.

- Да вот, беседую с рядовым Афониным, - повернулся лейтенант к сержантам. - Объясняю, что нельзя советскому солдату освободителю ходить с ножом, как какому-нибудь бандиту. Мирных жителей пугать. Что о нем люди подумают. А он мне твердит, что нож - это его личное оружие...

Лейтенант покачал головой, вроде пожаловался: какую только чепуху не приходится выслушивать командирам от своих подчиненных.