День денег. Гибель гитариста. Висельник

— Потому что это длится обычно несколько секунд. Я не беру лишние деньги за небольшую работу.

— Ну, по второму все ясно… Хотя… Ведь оба они — это явное пародирование семейных отношений!

— Конечно. Я очень скоро пришла к выводу, что многие клиенты вовсе не желают чего-то феерически нового. Некоторым надо убедиться, что не у них одних жена такая стерва — это я второй прейскурант имею в виду. Некоторым нужна опять-таки жена, но ласковая и добрая — это по первому. А некоторые, если не почувствуют себя в домашней обстановке, ничего не смогут! У них годами сложился стереотип. При этом, сами понимаете, возможны варианты, первый прейскурант вдруг перетекает во второй, второй в первый — и так далее. Но я люблю порядок, четкость.

— Я ничего из первого и второго не припомню. Значит, вы меня по третьему принимали? Это — что?

— Это то, чем мы сейчас с вами занимаемся. В вас какая-то озабоченность, вас тоже обуревает стремление к порядку, тоска о нем, вы спросили о прейскурантах не из праздного любопытства. Я это увидела и решила рассказать. И даже не без удовольствия. Так что вам это обойдется в два доллара. Ибо! — подняла изящный пальчик Мила. — Ничего нельзя делать бесплатно. Это закон коммерции, а я, хотите вы того или нет, занимаюсь коммерцией.

— Да, конечно… Но все-таки, какая загадка в третьем прейскуранте? Почему там ничего не указано?

— О, куда вы! Об этом я никому не рассказываю!

— Я вас очень прошу.

Мила подумала.

— Странно, — сказала она, — но я чувствую, что рассказать о третьем прейскуранте для вас — это как раз начать его выполнять… Клиенты разные. Каждый хочет разного. Некоторые вообще не знают, чего хотят. В лоб спросить: «Чего изволите?» — уличная работа. Я беру дорого, потому что угадываю. За первые несколько минут я должна понять и характер человека, и его наклонности, и потаенные мечты — и так далее. И поразить потом его тем, что — выполнить невысказанные пожелания.

— Просто и гениально.

— Ничего гениального, любая женщина сумеет, если захочет. От меня мало кто хочет только, извините, акта. За этим идут к другим. Но и излишеств задушевного общения тоже не нужно. Ведь приходят иногда те, у кого кроме жены есть и любовница, а то и две. Но там везде ответственность. Связь же со мной — никакой ответственности. И полная тайна. С проституткой тоже нет ответственности, но там только тело. Я же — аманта (так я себя называю), я тело — с душой, я актриса — и хорошая. Абсолютное большинство проституток тоже умеет изобразить страсть, но умный мужчина всегда это знает и, если он уважает себя, не будет иметь дело с ними. Я же, понимаете, именно актриса. Для меня наслаждение заключается не в том, чтобы просто, грубо говоря, удовлетворить клиента, а сделать так, чтобы он поверил в мою страсть. Для этого один путь: самой довести себя до страсти. И очень редко у меня не получается. Обычно я даже люблю того, с кем. На время сеанса. Сложность одна: некоторые жениться предлагают или долгие отношения… Морока, — вздохнула Мила. — Приходится говорить, что я дала клятву никому не принадлежать до тридцати лет.

— То есть… То есть вы в прошлый раз, когда мне казалось…

— Да.

— Потрясающе… А зачем вы мне это рассказали? Ведь актеру, актрисе нельзя на сцене вдруг перестать играть. Вот вы рассказали — и что же? сейчас начнете меня опять охмурять? Но я-то не поверю уже!

— Не буду охмурять. Вы не за этим пришли.

— Да.

— Жениться на мне хотите?

— Да. Или…

— Нет. Поэтому я вам и рассказала. Вы из тех клиентов, с которыми я расстаюсь навсегда. Вы даже здесь умудрились найти ответственность.

Парфен огляделся. Все вокруг, чудившееся до этого очаровательным и лишь для него созданным, показалось таким же производственно-общим, как, например, кабинет стоматолога. Да, у стоматолога хорошее настроение, тебе показалось, что ты ему лично симпатичен, на самом же деле ты для него: челюсть — тысячная, десятитысячная, очередная челюсть!

— Минутку! — воскликнул Парфен. — Но ведь не для одного удовольствия вы работаете! Из-за денег, Мила?

— В первую очередь из-за них. И меня не Милой зовут.

— Но я не просил же, чтобы вы себя так назвали! Вы сами!

— Я угадала, что вам нужно это имя.

— Тогда так, — сказал Парфен, чувствуя себя оскорбленным. — Я плачу втрое больше, раздевайся.

— Ого! Вот этого я — не люблю.

— Тысячу наличными! — швырнул деньги Парфен.

— Хоть десять!

— А если и вправду десять?

— Проваливай, дядя. Вон на улицах стоят, на любой вкус.

Парфен был унижен. Он не привык к этому. И тут Парфен вспомнил, что он представитель власти, в конце концов! У него связи, в конце концов!

— Вот что, милочка! — сказал он, развалившись в кресле и положив ногу на ногу, — если ты сейчас не обслужишь меня по любому прейскуранту за обычную цену, завтра же это гнездышко твое прикроют. Ты ведь не знаешь, кто я…

— И знать не хочу! — прервала Мила. — Он угрожает тут! Завтра? Ты до завтра не доживешь, через полгода твой труп выловят у Астрахани, понял? Ты от моего дома на двадцать шагов отойти не успеешь! Понял, падла, е. т. м., к. б., с. м. в.?

— Ну вот что!.. — грозно поднялся Парфен.