День Дьявола

Ничего необычного здесь не было. Девчонки, разговоры… Все было, как обычно. Только одно было не как всегда. Анютка, судя по всему, была влюблена – в меня. И я был влюблен – это было моей болезнью. Увы, влюблен, и увы, не в Анютку. Такой вот любовный треугольник с одной отсутствующей стороной. Где носило эту отсутствующую сторону, одному Богу было известно.

– Ты когда-нибудь занималась любовью? – я не смотрел ей в глаза, чтобы не смущать.

– Что ты имеешь в виду? Трахаться?

Я слегка поперхнулся салатом. Из всех испанских слов, обозначавших определенное действие, непосредственная Анютка выбрала именно это – не самое приличное.

– Да. Откуда ты знаешь это слово?

– Знаю. Это любимое слово наших танцовщиц. – Она опустила взгляд. – Я никогда не делала это. Правда.

– Ты – virgen? [75]

– Да. Но…

– Это хорошо.

Это было хорошо. Потому что это решало многие проблемы.

– Но… Я не думаю, что это совсем хорошо. – Она сбивалась, торопилась сказать мне то, о чем, может быть, мечтала сказать уже несколько недель. Виски раскрепостило ее. – Это просто глупо – быть virgen в моем возрасте. И я хочу… Я хочу узнать, что такое любовь. Я хочу сделать это с тобой!

Я снова подавился салатом – на этот раз более основательно.

– Нет. – Я качнул головой. – Нет. Не такой уж у тебя большой возраст. Не спеши.

– Но почему?

– Нет! – Я протянул руку и сжал ее пальцы. – Не спеши, когда-нибудь ты поймешь…

Она закусила губу и отвернулась – наверное, чтобы я не увидел ее слез. Она была еще совсем юной девочкой, и довести ее до слез было легко, несмотря на то, что она была мастером У-шу и в совершенстве владела своим телом. Те, кто писал древние трактаты по боевому искусству, учили бороться с врагом. Но они не учили бороться с любовью. Этому могла научиться только она сама.

– Я знаю, – сказала вдруг она, повернувшись ко мне. Глаза ее блестели. – У тебя в сердце выросла полынь.

– Еще чего, – обиделся я. – Ну ты скажешь…

– Полынь – это звучит как ай. Это значит «любовь» по-китайски. Так мы говорим. Я вижу – любовь выросла в твоем сердце. Но ты любишь кого-то другого, не меня. Кто она?

– Не знаю. – Я горько усмехнулся – глупо было, в самом деле. – Я видел ее один раз в жизни, и даже не спросил, как ее зовут.

– Но она красивая? – Цзян перегнулась ко мне через стол. От нее едва заметно попахивало виски. – Расскажи, какая она!

– Dejalo [76], – я махнул рукой. – Забудь все, Анютка. Не торопи события, и тогда все будет хорошо. Ты мне веришь?

– Да.

Она смотрела на меня, чуть наклонив голову, и улыбалась, и мне снова становилось хорошо.

Хотя, если бы я знал, чем кончится вся эта история, волосы встали бы дыбом на моей голове.

День Дьявола был еще впереди – у меня и у Ань Цзян. И у многих других людей.

Хорошо, что человек не ведает своего будущего.

9

А дальше жизнь моя потекла более или менее размеренно. Приключения, конечно, были. Не получается у меня без приключений.

Теперь у меня была Анютка. Жила она недалеко, в паре кварталов от меня, в том же городке. Снимала небольшую квартиру вдвоем с другой девчонкой, филиппинкой, Паулой, которая тоже работала в нашем Парке. Теперь я каждое утро подруливал к дому Анютки. Она выбегала, садилась на мой мотороллер, обнимала меня сзади, и мы мчались на работу. Мы вечно опаздывали.

Я уже говорил, что мы не спали с ней. Хотя она периодически совершала атаки на меня. Совершала покушения на мою высоконравственность. Иногда, когда мы засиживались допоздна у меня в квартирке, она говорила мне: "Я останусь у тебя". "Ты должна идти, – говорил я ей. – Паула будет волноваться". "Пауле наплевать, – сообщала мне Анютка, – она сегодня вообще ночевать не придет, останется спать со своим рыжим Джефом. Она имеет большую удачу, чем я – он ее любит". "Тем более нужно идти, – упорствовал я, – ваша квартира будет пустой, и туда могут забраться воры!" "Нет, я боюсь идти! Сейчас ночь, и на меня могут нападать бандидос!" "Я провожу тебя", – со вздохом говорил я, и полчаса мы шли по ночному городу, где народу на улицах было больше, чем днем. Народ веселился, и пил свое вино, и уж, конечно, не было никаких бандидос. А потом еще час мы стояли у Анюткиной двери, и целовались, и разговаривали, и опять целовались, и я отказывался зайти к ней хотя бы на чашечку кофе, и говорил, что поздно, и надо идти спать, потому что завтра мы будем, как обычно, опаздывать…

Странно было все это. Любой человек, который хорошо знал меня, сказал бы, что я свихнулся. И был бы в чем-то прав.

Анютка была очень хорошенькой девочкой. Для китаянки она была просто красавицей. На нее постоянно оглядывались на улицах. Она была милой и веселой. И она заводила меня. Когда ее маленькие ручки гуляли по моему телу, я заводился так, что чуть не сходил с ума. И все же я не доводил дело до конца. И часто, проводив ее до дома, я шел в первый попавшийся бар, где выпивал стакан виски и снимал на ночь какую-нибудь девчонку, с этим у меня проблем не было. У меня была уже определенная репутация в нашем городке. Reputacion de macho hambriento [77].