День Дьявола

– Может, и так, но это место лучше предоставить самому себе, – произнес он.

– На десять минут, Отец, – настаивал я. – Просто переждем метель.

Вместе мы раскидали сугроб, наметенный перед дверями, толкнули их внутрь и пробрались в образовавшийся проход. Из-за закрытых ставней на окнах в помещении царил полумрак, но даже при слабом свете было видно, что столовая, где Гидеон Деннинг с Эллинами играли в карты, пили виски и будили спящего под пустошами Дьявола, была полностью лишена всякой мебели. И если знаки, которые эти люди начертили на двери в ту ночь в конце октября, по-прежнему там оставались, как утверждал Старик, то они уже давно покрылись плесенью и паутиной.

В доме было холоднее, чем снаружи в снегу, и Отец прошел к камину, чтобы посмотреть, в каком он состоянии.

– Мало проку от него, – заметил он.

Внутри, в самом очаге, слоями лежало птичье дерьмо, решетка была забита остатками гнезд. Еще больше, наверно, их застряло в трубе.

В качестве дров мы могли использовать только пару оконных ставен, принесенных сюда когда-то на замену прежним и оставленных возле стены. Отец потоптался на них и разбил на куски, которые мы положили на решетку. Встав на колени, мы принялись раздувать огонь, но дерево не загоралось, а тлело, и в двух футах от камина холод пронизывал до костей.

– Она ведь доберется сама до фермы? – сказал он.

– Нас же не бросят, – отозвался я. – Они найдут ее.

– Она с ума будет сходить из-за тебя, – заметил Отец.

– По крайней мере, она не будет одна, – сказал я. – О ней позаботятся, пока мы не вернемся.

– Я прикидываю, обратный путь займет пару часов, – сказал он.

– Отец, мы не можем никуда идти сейчас, – сказал я.

– Только пять вечера, – возразил он, посмотрев на часы. – Если мы сразу пойдем, будем на ферме к семи, самое позднее – к восьми.

– К восьми утра более вероятно, – сказал я.

– Да ладно.

– Слушай, Отец, давай говорить разумно, – сказал я. – Ты знаешь, что такое пустоши под снегом.

– Я потерял девять здоровых животных, – сказал он. – Я хочу быть уверен, что с остальными все в порядке.

– Все с ними будет в порядке.

– В такую погоду в овчарне их нельзя оставлять, – сказал он.

– И что бы ты сделал?

– Отправил овец в хлев, – сказал он, – очевидно.

– Ну, так они это и сделают, – сказал я. – Они столько же раз загоняли овец с пастбищ, сколько и ты.

– Нужно к тому же присмотреть за бараном, – упорствовал Отец.

– У них есть глаза, – сказал я. – У всех.

– Я имею в виду, хорошенечко присмотреть, хитрожопый ты умник, – сказал он. – Если вдруг дело пойдет к худшему, надо вызвать Лейта.

– Они управятся, – сказал я.

– И мне нужно посмотреть, кем заменить маток, – гнул свое Отец.

Ну да, погибли не просто девять овец. С ними погибло и их потомство и потомство потомства. Смерть множится.

– Билл правильно сказал, Отец, – сказал я. – Это не твоя вина.

– Был бы сейчас Старик с нами, – сказал Отец, – конца и края не было бы рассказам про все вот это.

– Но он не с нами.

– Во плоти, может быть, и нет.

– Старик тебя водил когда-нибудь сюда? – спросил я.

– Никогда, – ответил Отец. – Он вообще сказал, что если узнает, что я пытался найти это место, он возьмет ремень.

– Да он в жизни никогда не брал ремня в руки, – сказал я.

– Это он так выразился.

– А как ему было? – спросил я. – После того, что произошло с мальчишкой?

Я раньше еще об этом не спрашивал.

– Он не особенно высказывался, – ответил Отец. – И никто из нас не говорил об этом.

– Думаешь, он хотел убить парня? – спросил я.

– Да нет, конечно, – сказал Отец. – Он целился выше головы мальца. Но видишь, как вышло, он ведь весь вечер проторчал в этом сратом пабе. А потом он и поссать прямо не смог бы – глаза-то залил.

– То есть это был несчастный случай.

– Какая разница, Джон, – сказал он. – Несчастный случай или нет, все равно он – тупой старый осел.

– Таким ты и хочешь его запомнить? – поинтересовался я.

– А как еще ты хочешь, чтобы я его запомнил?

– Он твой отец, – напомнил я.

– Ага, только он никогда особенно не любил меня, – проговорил Отец.

– Любил, конечно, – сказал я.

– Значит, ты о жизни здесь знаешь меньше, чем я думал, – отозвался он.

– Я никогда не слышал, чтобы вы ссорились, – сказал я, – вообще ни из-за чего.

– Это потому, что ты не был здесь, – возразил он. – Он всегда обвинял меня в том, что я позволил тебе уехать.

– Но уехал-то я. Это он со мной расплевался, не с тобой, – сказал я.

– Он никогда плохо о тебе не думал, Джон, – сказал Отец.

– Еще как думал, – возразил я. – Я же знаю.

– Послушай, мы жили здесь вместе, – сказал Отец. – Он весь менялся, когда узнавал, что ты приедешь пожить. За неделю до твоего приезда он дни считал. Я слышал, как он разговаривал с Мушкетом.

Я не верил ему, и он это видел.

– Кто, по-твоему, отнес на чердак этот расписной горшок и повесил зеркало? – сказал Отец. – Да он души не чаял в твоей красавице!

Он стащил с головы кепку и положил ее поближе к огню, надеясь, что она высохнет.

– Дело не только в овцах, – сказал Отец. – Полно других дел.