День дурака

После часа запугиваний Иван и Петр так и не «вызвались» признавать свою вину. Когда появился директор школы (по совместительству заядлый пчеловод), то учительница подбежала к скамейке, где сидели друзья, и вытащила из выдвижных ящиков гору цветных флажков. Иван и Петр попытались сказать, что собрали флажки, чтобы восславить тот самый коммунизм, в заговоре против которого их обвинили, но в горле пересохло, и они могли только пищать что-то невразумительное.

– Вот они, мерзавцы! – заорала учительница, брызгая слюной. – И нечего тут дрожать, жалкие трусы! Да я даже пальцем не дотронусь до таких уродов, как вы?! Господи прости… И… Ой… – Она осеклась, поскольку сбилась с выбранного жаргона.

Царапая ручкой по бумаге, учительница написала записки родителям с просьбой перевоспитать своих детей. Она хотела, чтобы родители поставили свои подписи, а если Иван и Петр не принесут подписанные записки в течение двух часов (учительница великодушно оставила время на порку), то их исключат из школы. Иван подделывал подписи многих родителей, когда кто-то из одноклассников хотел устроить себе выходной, но сейчас такая мысль не пришла ему в голову.

Дома мать Ивана только что закончила печь медовое печенье, и ее пальцы были настолько липкими, что, ознакомившись с запиской, она не могла отцепить листок от рук. Затем она открыла Библию и прочла о необходимости отдавать кесарю кесарево – имея в виду, что нужно уважать назначенных Господом правителей (Тито, атеистическую компартию, флаг) – и не жалеть розги для спины сына своего.

Мать достала прут из буфета. Во времена Мировой войны ей довелось пережить голод и страх, и она боялась полицейского государства, не хотела быть слишком близко к нему, но при этом и отдаляться тоже не хотела. По мнению матери, главная добродетель – быть как можно более незаметным. Очевидно, что Иван нарушил эту заповедь и привлек к себе слишком много внимания, которое в данный момент на него обрушилось. Иван попытался убежать из комнаты, но споткнулся о мусорное ведро, откуда вывалилась голова гуся, купленного в честь праздника. Мать высекла Ивана. Ему казалось, что у него сломаны рука и пара ребер. Так бы оно и было, если бы прут не сломался раньше. Оторвавшийся конец пролетел через всю комнату и отскочил от пола. Иван не плакал. Из гордости. В его горле комком, словно кровавая слизь, скапливалась ненависть к любой власти, хоть к материнской, хоть к отцовской. Но ему пришлось тащиться обратно в школу, поскольку, несмотря на отвращение, Иван боялся того, что может случиться, если он туда не пойдет.

Иван с трудом мог передвигаться, поскольку соленый пот пропитывал раны, но как только вернулся домой из школы во второй раз, мать уже ждала его, чтобы отправить в магазин. Старенькое деревянное радио, на громкоговорителе которого подрагивала темно-желтая обшивка, сообщило, что советские войска оккупировали Будапешт. Мать Ивана обожала слушать радио именно из-за таких новостей, и в данном случае у нее тут же начался приступ паники. Она спрыгнула со стула и принялась листать Библию на чешском языке, лежавшую в буфете. Она дала Ивану банкноты такого большого номинала, каких он раньше и не видел, и отправила их с Бруно в магазин с маленькой деревянной тележкой, миниатюрной копией настоящей телеги, запряженной лошадьми. Нужно было купить пятьдесят килограммов муки, двадцать литров масла, пять кило соли. В случае вторжения советских войск на этих запасах можно было продержаться несколько месяцев. Продавец посмеялся над Иваном:

– Зачем тебе так много еды?

– Русские наступают.

– Да они всегда наступают, а нам-то какое дело? У нас есть Тито.

Снаружи быстро выстраивалась длинная очередь. Десятки бледных людей, и все хотят купить муку, масло и соль.

– А русские нас всех убьют? – поинтересовался Бруно.

– Думаю, да, – ответил Иван.

Бруно заплакал.

– Если они придут к нам домой, мы приготовим ловушку, – сказал братику Иван. – Давай припрячем масло и скажем маме, что оно закончилось. Она нам поверит, ты только посмотри на этих людей, им всем нужно масло. Мы разольем по дому масло и бензин, зажжем спичку, и русские сгорят.

– А мы?

– И мы вместе с ними.

– Не, я так не хочу.

– Если сюда придут советские войска, то нам придется учиться по шестнадцать часов в день.

– Ну и хорошо. Мы могли бы стать инженерами и строить самолеты.

– Ага, скажи еще тракторы. Да я лучше отправлюсь в ад!

И тут с угла улицы, где располагался репродуктор, раздался голос Тито.

– Мы победили немцев, и вас, русские, победим, если придете сюда. У нас хорошо обученная и самая дисциплинированная армия в Европе. Мы готовы сражаться до последнего солдата. Да здравствует Югославия!

Тито обращался к советскому народу напрямую, как будто русские могли услышать его послание на улицах. Наверное, он вообразил, что в стране полно советских шпионов и переговоры с Москвой можно вести и таким способом.

3. Иван пишет трогательное письмо президенту, употребив в нем самые высокие эпитеты