День гнева

Я вспомнил, что у офицера, допрашивавшего меня. действительно были майорские погоны.

Бледный придвинулся ближе ко мне.

- Не тревожьтесь, - сказал он. - Работайте спокойно.

Поднялся, кивнул мне и ушел.

Я просидел в скверике с полчаса, потом сел в трамвай и поехал к Верфелю. Там я сошел на последней остановке и побрел к лесу.

Уже сильно растаяло с прошлого раза. Дорога, ведущая мимо разбитой мызы, была вся залита водой. Но я знал, что в лесу, расположенном выше, будет сухо.

Я добрался до пятна - груда хвороста была на том же месте - и стал внимательно исследовать поляну метр за метром. Я шарил там минут сорок и, в конце концов нашел то, что искал: окурок сигареты "Дакки страйк" и сантиметрах в тридцати от него обгоревшую спичку. Белую толстую шведскую спичку.

Я поднял ее и подержал в пальцах. Сомненья исчезли.

Но пока еще было неизвестно, чем мне это грозит непосредственно.

Я подумал о том, как странно я приблизился к людям - через то, что меня преследуют. И как прав был батрак: черное это плохо.

Выходя из трамвая в центре города, я вдруг увидел Дурнбахера.

Были Дурнбахер, еще какой-то рослый тип в плаще и седоватый мужчина в рабочем комбинезоне. Втроем они наклеивали плакатики на стену Таможни. Вернее, наклеивал мужчина в комбинезоне - у него были ведерко с клеем и малярная кисть, - а Дурнбахер с тем, вторым, руководили. Плакатики были такие же, какие я видел у Рыночной площади. Белый кораблик на черном фоне.

Что-то напоминали мне эти кораблики. Как будто я был связан с ними в прошлом. И не короткое время, не день, а целую эпоху своей жизни. Вместе с корабликами на ум почему-то приходили снег, ветер, горький запах пороха, и снова снег, снег...

Тут тоже была своя загадка.

VII

Прошло пять дней с тех пор, как меня вызывали в полицию.

Поздний вечер.

Отдыхаю.

Сижу на скамье в Гальб-парке.

Цифры и формулы все еще плывут в голове, освещаются разными цветами, перестраиваются в колонки и строки. Нужно изгнать их из внешних отделов сознания - туда, внутрь. Временно забыть.

Нужно думать о чем-нибудь другом. О другом...

Буду вспоминать прошлое.

Я начинаю свое путешествие.

Мысленно встаю со скамьи, прохожу сквозь кусты Гальб-парка, мысленно перескакиваю через высокую ограду. Взбираюсь по стене дома на Бисмаркштрассе, прохожу по крыше, спускаюсь в ущелье Гроссенштрассе, там пересекаю мостовую, снова взлетаю вдоль стены другого ряда спящих домов... Еще раз крыши, еще раз спускаюсь - уже на Бремерштрассе, обсаженную каштанами, которые сейчас голы и купают черные ветви в холодном туманном воздухе мартовской ночи.

...Парадный вход темного дуба, лестница с грудастыми наядами. Третий этаж. Я прохожу сквозь двери и оказываюсь в нашей квартире. В квартире своего детства. Тут я и побуду сейчас. Отдохну. В гостях у своих родных, у своего прошлого.

...Играет музыка, легкая-легкая, не настойчивая, лишь сопровождающая то, о чем думаешь. Крохотные колокольчики прозванивают однообразный мотив, чуть похожий на Генделя, которого мне иногда доводится слушать с матерью на дневных церковных концертах. Это музыкальная шкатулка. Деревянный ящик с крышкой, на которой стоят бронзовые пастушок и пастушка. Чтобы завести шкатулку, нужно повертеть ключик.

Я уже сделал это, сижу теперь на полу, а легкие беззаботные звуки реют в большой комнате. Шторы на высоких окнах приспущены, полумрак. Тускло светятся корешки книг в тяжелых шкафах.

Мать, худенькая, тонкая, в домашнем платье, только что кончила вытирать пыль и вышла.

Я один в кабинете отца. Я маленький. Мне пять лет. Я занят странным для других и таким естественным для себя делом - это мои математические игры.

Я сижу на полу и обеими руками описываю круги над двумя завитками ковра с таким расчетом, чтоб расстояние между кончиком пальца правой руки и завитком узора менялось в сложной зависимости от расстояния между указательным пальцем левой руки и другим завитком. Меня увлекает соотношение между этими двумя движениями. Я инстинктивно нащупываю здесь то, что в математике называется "квадратом сложной переменной".

Пахнет книгами, чуть-чуть - тряпкой для пыли. Раздается мягкий стук входной двери. Это значит, что мать ушла заказывать по магазинам покупки, и я один в квартире.

Я берусь за стул, с трудом подтаскиваю его к шкафу, открываю застекленную дверцу и достаю толстый том. "Теория множеств" Георга Кантора. Я усаживаюсь с книгой на полу и раскрываю ее...

Звенит музыка колокольчиков. Эти звуки сопровождают все мое детство.

Впрочем, я плохо помню детство. Может быть, оттого, что в дальнейшей жизни мне редко приходилось вызывать его в памяти. Оттого, что мой мозг всегда был перегружен другим. Мне жаль, но я могу вспомнить только немногое. Сценки и эпизоды, связанные общим ощущением того, что я был маленький тогда, а мир хоть и сложен, но беззлобен.

Я помню воскресные прогулки с отцом по Бремерштрассе и липкие шершавые листья каштанов на тротуаре.