День гнева

– Чего не знаю, того не знаю, – признался Смирнов. – А что, вы на них втихаря собираете?

– От случая к случаю. И опять же на всякий случай.

– Молодцы! Они вас за глотку держат, а вы их – за яйца. Как сказал Александр Сергеевич "есть упоение в бою и сладкой бездны на краю".

– Пушкиным увлекаетесь?

– Последнее время. А что делать старику на пенсии?

– Не совать нос в дьявольски опасные черные дела, – в ответ на риторический вопрос, заданный исключительно для красоты слога, серьезно ответил Махов.

– Хочется, – извиняясь, сознался Смирнов. – Ну, как картинка с клиента? Наводит на соображение ума?

– Что-то знакомое, где-то рядом бродит. Помажет по губам и уйдет. Мэн вроде приметный, а как серьезней – просто общеевропейский стандарт.

– Значит, до завтра тебя не теребить, – осознал догадливый Смирнов. Что ж, мы люди не гордые, подождем. Поехали домой?

– Посидим еще самую малость. Просто посидим.

– Когда я от тебя завишу, твои желания для меня закон.

Махов вроде задремал, Смирнов терпеливо молчал. Вдруг Махов распахнул глаза и вразброс поинтересовался:

– Вы на ту лошадку поставили, Александр Иванович?

Смирнов глянул удивленно и неожиданно зашелся в натужном хихиканьи. Махов с каменным лицом ждал, когда закончится припадок смеха. Смирнов вытер слезы, хлюпнул носом и ответил, наконец:

– На ту, Леня.

– На какую же?

– На темную. На себя.

– То есть?

– Я не хочу к кому-либо присоединяться, Леня, только потому, что этот кто-то должен обязательно выиграть. Я думаю сам и действую сам.

– Но к кому-то вы присоединяетесь?

– Присоединяюсь, когда считаю, что их цели во благо нашей стране и моему народу.

– Ишь как высоко!

– Так надо, Леня. Думать высоко и поступать по чести. А иначе на кой черт нужны мои последние годы?

– В свою команду возьмете? – тихо спросил Махов.

– Присоединяешься, значит?

– Нет. Ставлю на темную лошадку. На себя.

…Довез Махова прямо к подъезду, проводил взглядом, облегченно вздохнул и самодовольно решил вслух:

– Обо всем я подумал, все-то я предусмотрел, – и вдруг его посетила мысль, что он – старый маразматик!

В этих чертовых микрорайонах телефоны-автоматы стоят неизвестно где. Нашел, слава Богу: полукабинки стаей стояли у универсама. У первого, конечно, оторвана трубка, у второго заклинен диск. Третий вроде целый. Смирнов снял трубку и облегченно вздохнул: гудок был. Тщательно и осторожно – двушка была одна – набрал номер. Звучали бесконечные длинные гудки. Наконец, абонент снял трубку.

– У меня к тебе серьезное дело, Рома… – начал было он, но на том конце его, видимо темпераментно и матерно перебили. – Знаю. Полвторого… Извини… Извини… Извини… Больше не буду… Перестань орать… Перестал? Ну, тогда слушай меня сюда. Завтра, а точнее сегодня, ты ни свет, ни заря…

Он, стараясь не греметь ключами и скрежетать замком, открыл дверь и войдя в прихожую, прикрыл ее без щелчка. За долгие годы работы в МУРе хоть с дверями научился обращаться.

– Пришел? – спросили из тьмы коридора.

– Пришел, – естественно, подтвердил Смирнов.

– Иди чай пить.

Смирнов – выключатель был под рукой – включил свет на весь коридор. У кухонной двери стоял грустный Спиридонов.

– Ты почему в темноте сидишь? – строго спросил Смирнов.

– Я не в темноте. На кухне довольно светло от уличного фонаря.

– Значит, думаешь в полутьме. О чем думаешь, Алик?

– Ты умойся сначала, а уж потом я тебе скажу, о чем я думаю.

– Он умылся и пришел на кухню. Горел свет и шумел чайник.

– Чай не водка… – заныл отставной полковник. – И вообще, Алька, я сегодня заслужил. Честно.

Спиридонов вздохнул (вставать не хотелось), встал, открыл холодильник, долго, в размышлении смотрел в него. Высмотрел бутылку входящего в моду на Москве "Распутина", непочатую. На ходу с треском свинчивая нетронутую пробку, бережно перенес бутылку на стол. Потом колбаски достал, сырку, полуметровый огурец. Спиридонов готовил мужской стол, а Смирнов с вниманием смотрел, как он это делает.

– Так о чем ты думал во тьме, Алик? – спросил Смирнов, когда все было приготовлено. Спросил, поднимая полный стограммовый лафитник.

– Сейчас Игорь сюда придет, – не совсем на вопрос странно ответил Алик.

– Зачем? – жестко потребовал ответа Смирнов и поставил рюмку.

– Давай выпьем, – попросил Спиридонов.

Смирнов просьбу выполнил: они синхронно выпили. Смирнов, занюхав черняшкой, повторил вопрос:

– Зачем?

– Он, по-моему, страшно напуган, Саня. Хочет посоветоваться с нами. О чем?

– Не сказал. Приедет и нам скажет.

– Тебе.

– Что – тебе?

– Тебе скажет, а не нам. У меня с ним, как известно, игрушки врозь.

– Человеку надо помочь, Саня.

– Я ему уже помогал, и он отказался от моей помощи.

Спиридонов, желая умилостивить мента, разлил по второй и, подхалимски глядя в суровые милицейские глаза, предложил тост:

– За твое доброе сердце, Санек.

– Как бабу уговаривает! – удивился Смирнов, но выпил.

– Мы должны помогать друг другу… – начал было Алик, но Смирнов перебил его хриплым и яростным:

– Нет!

– Ну чего ты орешь? Варвара спит. А, собственно, почему мы должны помогать друг другу?

– Ты не знаешь, Алька, я сейчас, как Лаокоон…

– Чего, чего?! – перебил в изумлении Спиридонов.