День гнева

Маритон вспоминал детали операции, умом, не покидая мрачную чащобу, и находил её слишком дерзкой. Он в составе личного отряда Аурона Лефорта и вспомогательных диверсионных частей должен проникнуть в столицу и ликвидировать Легата, парализовав оборону и административную деятельность. Так просто, что аж страшно. Маритон помнит проницательность ума Легата, поэтому схватка с ним станет чем-то страшным и неестественно тяжёлым.

Отряд продвигается довольно быстро, а вот устройства, фиксирующие присутствие врага ещё быстрее, и на планшете техника оказывается сканированная карта местности и картинка с каждого из устройств.

— Господин Крестоносец, — разнёсся голос в эфире. — Вы должны на это взглянуть.

Грузная фигура великана остановилась и жестом приказала к себе подойти. Техник мгновенно мотнулся к Аурону и сунул ему в руки планшет. Пальцы в броне с сухим лязгом сомкнулись на устройстве, а взор визоров устремился на экран.

— Воины, — механический голос наполнил эфир. — Устраиваем привал. Пятнадцать минут отдыхаем.

Вокруг только мёртвые деревья, образовавшие чащобы, закрывая небосвод сетью из переплетённых сухих веток. Вроде обычный лес, только растений нет, лишь сухостой и жёлтая химинка, что ковром стелется по бывшему лесу и дотягивается до колен. Отряд встал в лесу, выставив охрану.

Механическое звучание доспеха, лязганье стали наполнили ухо Маритона, возвестив о подходе Аурона, от чего мужчина слегка напрягся и не смел повернуться назад. Он смотрит на умершую растительность, направивши взгляд живого и неживого глаза вперёд и уже видя конец леса. Он думает о том, что будет через пару часов, как он будет отстреливать врага, как он отомстит за все беды и боль. Смерть любимой девушки лишь повод, чтобы обратить оружие против власти Информократии, а ненависть к режиму залегла давно. Слишком давно этот край стал для него хуже ада.

В линзах противогаза отражаются все «прекрасные» пейзажи, а память исторгает образы трущоб и разрушенных кварталов, в которые были загнаны обычные люди, подавленные пятой тоталитарного режима. Тиз-141 — разрушенные небоскрёбы и толпы нищих, уничтоженные дома и орды больных, обездоленных, изумительно сочетаются с центром, где опрятно одетые люди, где высокотехнологичные постройки и передовые технологии на каждом шагу.

Маритон вспомнил, где жил. Информократия есть страна, где запрещено любить и иметь отношения, а всякого, кто решится вопреки закону пойти против системы и обзавестись партнёру уничтожался как диссидент, ибо он в эгоизме своём выступил против общего блага. Голодные люди, обездоленные и насильно лишённые пищи и крови коли посмеют выказать недовольство, тут же затыкались методическим уничтожением огнём орудий, поркой и казнями. Ну, а если пара заведёт ребёнка, что противоречит законам Информократии, как деяние, отвлекающее людей от работу и почтения Макшины, их ждала страшная участь — истязания и пытки до тех пор, пока человек не умрёт от боли.

«Что это, если не ад?» — с печалью спросил у себя Маритон, не размыкая губ. — «Не ад ли мир, где каждый шаг под контролем, где инакомыслие хуже убийства, где методичность сменила человечность, где сами мысли уже прописаны в Правилах и где самые обычные человеческие чувства нечто странное и признаются системной ошибкой? Осталось на границе с этой страной-тюрьмой повесить только табличку — «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Память ещё долго может мучить изнеможённый от воспоминаний разум. Информократия цепкой рукой ухватилась за сердце и терзает при каждом лицезрении несправедливости, которая подаётся как «необходимость».

Рука мужчины касается бронежилета в том месте, где сердце, сжимая его и комкая ткань. От ряда картин прошлого сердце едва защемило, и боль распространилась в груди, подкатил к горлу знакомым комом. Маритон поодаль встал от отряда, и никто из сослуживцев не может разделить боль печалей. Сколько мужчина видел незаслуженных убийств убогих и слабых, сколько измывательств религиозных фанатиков, верующих в Макшину, над обычными людьми, которых посчитали недостаточно верующими, жуткие смерти людей, решивших создать семьи за один факт такого действа. Каскад прошедшего, фантасмагория увенчались смертью Анны, что стала подобно искрой над пороховым складом — взорвала огненными эмоциями парня, встряхнула его душу и поставила на службу тем, кто вознамерился уничтожить ад. Информократия сама воспитала своих убийц.

Но вот тяжёлая рука ложится на плечо, развеивая все помышления, а грубая речь вторгается в сам разум:

— Пойдём в сторону, поговорим.