День гнева

«Наверное, потому, что ты съедаешь все раньше, чем успеешь приготовить», – мысленно ответил ей Синдре.

– В самом деле, – сказал он вслух.

– Но все равно это здорово!

– Да, – согласился он. – Хорошо.

Так уж вышло, что один взгляд на булочку добавлял Микаэле сто граммов веса. Синдре понимал, что природа была несправедлива, сыграв с ней эту злую шутку. Когда они вместе уничтожали перед телевизором пакет чипсов, для Синдре это проходило без последствий, а Микаэла была вынуждена потом неделю «отрабатывать» лишние полкилограмма.

Так ли уж обязательно было ей есть эти чипсы?

– Что это будет? – спросил Синдре.

– Бёф бургонь! – гордо провозгласила она, словно хотела тем самым ошеломить не только весь мир, но и себя саму.

Синдре должен был смолчать. Но день выдался слишком долгий и послал ему слишком много мелких неудач и испытаний, чтобы к вечеру Синдре мог сохранить хоть каплю самообладания.

– «Бёф бургиньон», ты хотела сказать?

– Да, я так и сказала.

– Нет, ты сказала «бёф бургонь», а правильно «бёф бургиньон».

– Ну да, я и сказала «бургонь».

– А правильно «бургиньон».

Зачем он это делал? Почему не наплевал на все, предоставив Микаэле говорить, как ей вздумается? Знал ведь, чем все кончится, и уже спрашивал себя, сколько банок равиоли осталось в шкафу, хватит ли ему и детям? Синдре видел красные пятна, проступившие на шее жены. Сейчас она разразится слезами.

Микаэла бросила нож в мойку.

– За идиотку меня держишь, да? – закричала она.

– Нет, – спокойно ответил Синдре. – Просто есть вино, которое происходит из провинции Бургундия, и блюдо «бургиньон».

– Ну почему ты такой злой!

– Я не злой, – отозвался Синдре. – Просто знаю больше тебя и пытаюсь тебя хоть чему-нибудь научить.

– Разве я просила тебя об этом?

Микаэла сорвала с себя передник и запустила им в Синдре.

На ней были домашние брюки из мягкой ткани и застиранная футболка. В свои двадцать два года Микаэла выглядела на все тридцать пять. Она не надела бюстгальтер, и груди висели почти до живота. Бледный лоб, безжизненные волосы, собранные в странного вида кисточки, носки, которые она никогда не снимала дома и которые пахли мокрой шерстью – как она была отвратительна… Но главное, она ничего не знала и не хотела знать.

– Нет, – ответил на ее вопрос Синдре. – Ты не просила, потому что тебе все равно. Именно поэтому ты не умеешь готовить – ты не хочешь ничему учиться.

Она закричала, почти взвизгнула и, со струящимися по щекам слезами, пулей вылетела из кухни. Теперь просидит в комнате для гостей весь вечер, а наутро будет как ни в чем не бывало завтракать за одним столом с Синдре. И обоим будет неловко, и никто не решится помянуть злополучное французское блюдо, что и послужит взаимным извинением.

Синдре поднял передник с пола, выключил плиту, на которой уже подгорало мясо, и выбросил шампиньоны в помойное ведро. В шкафчике над кофеваркой стояли четыре консервные банки «Равиоли с томатным соусом». Синдре открыл их все и выложил содержимое в обычную кастрюлю. Из гостиной слышались голоса детей и Анны. На истерики Микаэлы никто не обращал внимания, они давно стали частью их повседневной жизни.

Синдре поставил на стол тарелки. Они пообедают все вместе. У Ирис завтра контрольная по географии – «Страны и столицы Европы». Синдре проэкзаменовал ее без карты. Ирис знает все назубок, даже Любляну.

Он успел надеть пижаму и лечь, когда Анна вернулась из кухни. Она вымыла посуду и уложила детей. Ирис и Антон давно перестали задаваться вопросом, почему этим занимается Анна, а не Микаэла.

Но все, связанное с домашним уютом, давно ассоциировалось только с Анной. В Микаэле было слишком много от большого ребенка, чтобы быть женщиной. Она попыталась занять место их мамы и вышла за папу, за что и несла наказание. Анна же была не более чем одна из нянь, которые приходят и уходят, с той только разницей, что спала с папой в одной спальне.

Она осторожно притворила дверь, опасаясь разбудить только что уснувшего Синдре, и села в ногах кровати. Синдре погасил верхний свет. Включенный светильник на ночном столике испускал мягкое, желтое сияние.

Обстановка этой комнаты была делом рук первой жены Синдре Кристины. Простая кровать голубого цвета, жалюзи на подкладке, которые обошлись в месячный заработок Синдре, но были необходимы, потому что не давали заглянуть в комнату с улицы ни под каким ракурсом, ковер из Индии с восточными узорами и легкое белое покрывало.

Над кроватью висела фотография березовой рощи. Солнечный свет лился между стволами, создавая эффект поставленного на паузу фильма. Сам по себе мотив нельзя было назвать религиозным, но воспринимался он именно так.

– Да? – спросил Синдре.

– Что? – не поняла Анна.

– Ты о чем-то думаешь?

Он всегда это чувствовал. Весь вечер Анна смотрела будто бы сквозь то, на что был направлен ее взгляд, и это означало, что на уме у нее совсем другое.

Она улыбнулась и быстрым движением заложила прядь волос за ухо – жест, который и на этот раз заставил сердце Синдре сжаться от нежности и желания.

– О письме Аронсона, – ответила Анна.