День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес]

– Так это же не я говорю «Здравствуйте»! – Герой-любовник покраснел, затем побледнел. Он повернулся к главрежу: – Нет, Салтан Алексеевич, так не пойдет. Я рад, что вы зашли и сами все видите. Это черт знает что! Я с самого начала предупреждал, что с пьесой у нас ничего не получится.

Он вскочил, схватился за сердце, открыл скляночку с нитроглицерином, вынул таблетку и сунул в рот. Затем стал у окна, отвернувшись от присутствующих. Спина у него вздрагивала.

В нитроглицериновой мизансцене ощущалось явное влияние главного режиссера – это был стиль театра. И в полном соответствии с методом физических действий по Станиславскому у героя-любовника, еще совсем недавно здорового мужчины, уже начинались процессы в сердце, сужалась аорта и деревенела, огрубевая, стенка левого предсердия.

Наступило тягостное молчание. Местный автор еще энергичнее забарабанил пальцами по колену.

– Ну ладно, – сказал главреж, который не любил сердечных припадков у других, – этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас я хотел бы посмотреть, Борис Генрихович, как у вас идет картина шестая, когда приезжает жена.

Задвигались стулья. Актриса Заднепровская, сорокалетняя дамочка с жидкими кудряшками, испуганно глянула на главрежа, вспорхнула с места и стала у двери. Герой-любовник дважды глубоко вздохнул у окна, потом, входя в роль, мотнул головой, как бы бодая кого-то:

– «Приехала Маша. Ну здравствуй, здравствуй».

Неся на лице пошло-жеманное выражение, Заднепровская кошечкой скользнула к супругу и пискнула:

– «Здравствуй, Петя. Как давно я тебя не видала».

Очередной поднял руку:

– Минуточку!.. Вера Васильевна, дорогая, куда вы даете реплику? У вас же реплика поверх волос идет. И потом… – он оглянулся на режиссера, – вы же не в тон отвечаете. Он в среднем регистре, а вы в самом верхнем.

Лицо Заднепровской вспыхнуло красными пятнами.

– Сейчас.

Она вернулась к двери. Герой-любовник тяжело, как поднимая гирю, начал опять:

– «Приехала Маша…»

Заднепровская – теперь уже не кошечка, а женщина-судья, выносящая смертный приговор, – гренадерским шагом подошла к партнеру и похоронным басом бросила ему в ноги:

– «Здравствуй, Петя».

Теперь вскочил главреж:

– Вера Васильевна, ведь вы волнуетесь в этот момент, верно? Должны волноваться, черт побери!

Кругом все затрепетали.

Красные пятна еще сильнее зарделись на лице актрисы. На глазах у нее выступили слезы, но она быстро подавила их.

– Да, волнуюсь.

– Но как же вы не замечаете, что волнуетесь только по пояс? Лицо волнуется, руки волнуются, а нога вот так отставлена.

– Сейчас.

Заднепровская сглотнула и пошла к двери.

– Ну как? – спросил главреж, когда они вышли из репетиционной.

– Красота! – восхищенно сказал Изобретатель. – Как раз то, что нужно.

– Понимаете, у нее в распоряжении двадцать пять штампов. Не нравится один, она дает другой.

– Самое интересное, – задумчиво начал Изобретатель, – что все, что звучит у вас как «штамп», «не в тон» и так далее, имеет для меня вполне отчетливую электрорадиационную подоплеку. Вы говорите «штамп», а я вижу в этом слишком большие потери на конденсаторный гистерезис[3] в нейтронных контактах головного мозга. Вы говорите «не в образе», а для меня это означает, что в оболочке ганглиев у нее слишком долго остается ненужное уже напряжение. Своим аппаратом я все это регулирую, и… – Он глянул на главрежа и прервал себя. – Одним словом, я вам из нее Пашенную сделаю. Весь город с ума сойдет.

– Да какая там Пашенная! Вы добейтесь, чтоб из ансамбля не выпирала. Не портила хоть. – Главреж положил вдруг руку на сердце. – Тьфу, дьявольщина! Опять защемило. Ей-богу, мы тут все до инфаркта дойдем. Но с другой стороны, как быть спокойным? А?.. Вот опять весь спектакль буду сидеть за кулисами, накручивать. Иначе они вообще мышей ловить перестанут.

– Ничего, – сказал Изобретатель. – Своим аппаратом я все изменю. В чем у вас сегодня Заднепровская, в «Бешеных деньгах»? Ну и отлично. Об этой роли в Москве писать будут, из ВТО к вам приедут, вот увидите. У меня все научно обосновано. Не читали мою статью в «Театральной жизни»?

– Читал. – Главреж уже снова вытащил из груды хлама какой-то кусок холста. – То есть проглядывал. А этот ваш ящик на каком расстоянии нужно устанавливать от актрисы?

– Не принципиально, – ответил Изобретатель. – Установка действует в радиусе до двадцати пяти метров.

Перед самым началом вечернего спектакля, когда уже прозвенел третий звонок, Изобретатель – он установил машину в первой ложе – выскочил в коридор.

– Салтан Алексеевич, хорошо бы ее как-нибудь успокоить перед выходом на сцену. Понимаете, создать момент торможения на внешние обстоятельства.

– Кого? – остервенело оглянулся главреж.

– Ну, Заднепровскую. А то и аппарат не подействует… Научно-медицинский факт – она должна быть в спокойном состоянии.

Главреж воздел руки к небу. Изо рта у него хвостиком торчала прозрачная пластиковая кожица колбасы.

– Слушайте, вы меня оставите когда-нибудь в покое?! У нас для второго действия еще декорации нет.