День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес]

Девица указала ему на один из коридоров, что радиально расходились от голубого зала. Он побрел, поглядывая на номера. Ему и в самом деле было бы не ответить, кого он имеет в виду под теми, которых хорошо бы расплющить. Какие-то люди, которые не то чтобы планировали Леха угнетать, но были к этому причастны. Не именно одного Леха, естественно, а всех. Те, которые начинают с маленьких уступок несправедливости, злу и, постепенно восходя по социальной лестнице, кончают черт знает чем.

…Пятьсот тридцать пять… восемь… Вот, наконец, сорок.

Постучался. Ответа не последовало. Отворил сам. Тут было что-то вроде прихожей, обставленной дорогой индийской мебелью. Две двери вели куда-то дальше. Постучался наугад.

Изнутри отозвались:

– Войдите!

Голос Кисча, который Лех хорошо знал по присланным пленкам.

Лех вошел. За кабинетным столом в высоком кресле сидел Сетера Кисч и что-то писал.

У него было две головы.

Мгновение они смотрели друг на друга, потрясенные. Лех – в два глаза, Кисч – в четыре. Затем Кисч с легким криком вскочил, щелкнул на стене выключателем. С минуту из темноты доносилась какая-то возня. Голос Кисча, прерывающийся, нетвердый, спросил:

– Кто вы? Что это вообще такое?

Лех откашлялся, чувствуя, как пересохло вдруг горло.

– Лех.

– Какой Лех?

– Ты же мне писал. Твой школьный друг.

– Школьный друг… А-а-а…

Опять щелкнул выключатель. Кисч стоял посреди комнаты, бледный, с дрожащими губами. Поправлял прическу. Вторая, дополнительная, как будто бы помоложе, голова исчезла. Правда, свет в комнате был каким-то нереальным – повсюду мерцали зеркала, обмениваясь бликами.

– Кто тебя сюда пустил?

– Меня?

– Ну да!

– При мне было твое письмо. Они посмотрели на подпись. Проверили у меня рисунок пальцев. То есть отпечатки.

– А как ты вообще попал в этот город?

– Но ты же пригласил. Собственно, звал не один раз. Просто настаивал.

– О господи! – Кисч вздохнул. – Вот это номер! Я и представить себе не мог, что ты на самом деле приедешь. Даже не думал о таком.

– Зачем же ты звал тогда?

– Если тебе при случайной встрече сказали: «Очень рад познакомиться», ты же не принимаешь этого буквально. Не думаешь, что человек, который раньше о тебе и слыхом не слыхал, действительно вне себя от восторга.

– Да, конечно. – Леху уже было понятно, что его миссия окончится ничем. – Ошибся.

– Ты бы еще спросил, зачем я вообще начал переписку. Посиди вот так под землей безвыходно почти полтора десятка лет, не только друга детства вспомнишь.

– Но ты писал – все время разные там коллоквиумы, съезды.

– Мало ли что я писал. Куда мне ехать в таком виде?

– В таком виде?.. Значит, у тебя все-таки… – Леху даже неудобно было выговорить. – Значит, у тебя не одна голова?

– Не одна. Сейчас не видно, потому что специальное освещение… Потом ведь отсюда не выпускают, все засекречено. Случайность, что ты прорвался.

– Боже мой! – Леха объяло ужасом. Вот она, наука сегодняшнего дня. – Понимаешь, я и представить себе даже не мог, что ты сидишь вот так под землей. Но все равно, конечно, наивно, что я взял и прямо приехал. Не написал сначала, что собираюсь.

– Ничего. Что уж теперь.

– Ты извини.

– Ничего. Садись.

Они сели. Лех осмотрелся. Комната была большая и сильно заставленная. Кроме многочисленных зеркал, шкафы, диваны, шведская стенка, турник. Тут еще были рояль, зеленая школьная доска на штативе, полка мини-книг, телевизор, слесарно-токарный станок, прозрачная загородка для игры в теннис и прыжков, мольберт с палитрой и кистями. Чувствовалось, хозяин проводит здесь почти все или все свое время.

Кисч побарабанил пальцами по столу.

– Вот и хозяйство. За той дверью еще зимний садик и бассейн. Тут, в общем, вся жизнь… А как ты?

– Так все… – Лех замялся. – В целом, как я тебе писал. С деньгами постепенно становится туговато. Живем… Мобилей себе каждый год не меняю, необходимое пока есть.

– Что Рона? Не очень скучает с тех пор, как сыновья на учебе?

– Привыкла.

Помолчали, молчание сразу стало тягостным. Желтый листок концерна «Уверенность» стал перед мысленным взором Леха. Что делать, если уж такой человек, как Кисч, стал почти заключенным, им с Роной и думать нечего о самостоятельности.

Чувствуя, что надо о чем-то говорить, он откашлялся.

– Как это тебя с головами? Или по собственному желанию?

– Ну что ты, кто пожелает? Мы тут занимались регенерацией органов. Сам-то я не биолог, электронщик, но работать пришлось с биоплазмой. Сделали такой электронный скальпель, и как-то я себя поранил – у нас же дикая свистопляска с разными облучениями. Короче говоря, выросла еще одна голова. Сначала смотрели как на эксперимент, можно было еще повернуть по-другому. А потом вдруг сразу стало поздно.

– Почему?

Кисч промолчал.

– А когда тебе приходится думать, – начал Лех, – то есть когда думаешь – в две головы, что ли? Одновременно? Как на рояле в две руки? Вернее, в четыре.