День и час

Сергей действительно хотел пить. Чай был крепкий и очень сладкий. И хорошо, что холодный. Сергей осушил его залпом.

Она унесла пустые стаканы, но через некоторое время вернулась вновь:

— Вы могли бы пойти покурить, а я пока побуду с нею.

Сергей не курит, но ему показалось, что если он сейчас откажется, то она к нему больше не подойдет. Цепь разомкнется. А ему этого не хотелось.

Отказ и ее бы обидел. Словно он не доверяет ей. Не хочет впустить в святая святых. В погреб, куда она и без него, без его приглашения уже вошла. Отказ означал бы его попытку вернуться к исходным рубежам. Сделать вид, что ничего существенного не произошло?

А что, собственно, произошло? Случилось?

— Спасибо.

Поднялся, уступая ей крошечный уголок кресла, что занимал, вышел в проход, и она мягко и ловко разместилась на пятачке, в который он едва втискивался. Сняла с головы у больной сбившийся платок, вынула из ее волос роговой гребешок и стала мягко, не торопясь охорашивать седую растрепанную голову.

Растрепанная, оскорбленная седина — что может выглядеть более жалко и униженно?

Больная покорно повиновалась аккуратным, расторопным ладоням, а потом и вовсе прикрыла глаза. Уснула?!

Торчать здесь Сергею не имело смысла. Разминая затекшие ноги, почти не чувствуя их, побрел в хвост самолета.

14

Перед кабинетом Муртагина собралось тогда человек пятнадцать. Солдаты, сержанты. Шинели оставили в гардеробе: никем не обслуживаемый закуток с длинными рядами вешалок недалеко от входа в штаб — вот и весь гардероб. Все аккуратно, даже щегольски заправлены, затянуты, кирзовые сапоги лоснились от крема и распространяли приятный, крепкий запах скипидара. Военный строитель хоть и занимается строевой во «внеурочное», нерабочее время, а при случае, будьте покойны, тоже сумеет подать себя. Грудь колесом, выправка…

Пройдет — девушки от восторга стонут: ладно скроен, крепко сшит. Девушки не знают, что одежка-обувка солдата-отпускника вряд ли принадлежит ему. Не в том смысле, что она, как и сам солдат, принадлежит родному государству. Нет, просто солдата в отпуск провожала вся казарма. Все, что было лучшего у нее, — отпускнику. Счастливчику — для полноты счастья. У кого-то реквизируются самые лучшие, шикарнее всех в роте ушитые брюки, у другого — китель, у третьего — сапоги или ботинки. Конечно, есть щеголи, которые умудряются безукоризненно подогнать и потом содержать в идеальном порядке весь комплект собственного обмундирования. Но это редкость, и чаще отпускник экипируется скопом, «миром». Тут причудливым образом соединяются естественное желание отпускника выглядеть поэффектнее, «повоеннее» и тщеславие тех, кто формирует его гардероб.

Штаны, дважды побывавшие в отпуске… Звучит! — даже если законный, коренной, так сказать, владелец не был удостоен такой чести ни разу.

Впрочем, здесь нечто большее, чем тщеславие. И широта, и какими-то неисповедимыми путями реализуемая в подобном снаряжении тоска по дому. Особенно если отпускник твой земляк. Если едет в твои родные края. В таком разе человеку нет отбоя: каждый предлагает хоть что-то взять у него. Хоть чем-то коснуться, достигнуть, дотянуться до родного дома. Не зря в армии так дорожат землячеством. «Земеля…» — есть в армии такое неармейское, неуставное, ласково-домашнее обращение. Земляки держатся друг друга, льнут друг к другу, как льнут пальцы в пригоршне. Разними их, разъедини, и что-то будет пролито, утрачено. Теплый воздух дома — вот что хранят сросшиеся пригоршни землячеств.

На фронте говорили: земляк дороже брата…

Многочисленные значки и знаки военного отличия, обильно украшающие бравую грудь отпускника, и те нередко с миру по нитке. Напрокат…

Зато возвращается земляк, и приходит его черед отдаривать. Возвращать. Идет дележ и домашних гостинцев, которые тотчас пускаются в распыл всей ротой, всей казармой, а главное — дележ новостей. Несколько дней будут вытряхивать и выуживать их у отпускника его земляки. Даже когда вытряхивать уже нечего. Все, выговорился человек, вытряхнули человека. Вывернули. Разве что на попа его, бедолагу, еще не ставили. Несколько дней будут возбужденно кучковаться около него. И у тебя, хоть ты и не состоишь с ним в землячестве, тоже появится невольное желание подойти к их кружку, послушать.

Испить из пригоршни.