А потом началось обычное — " Жан Иван мне в туалет надо, а я боюсь, вдруг увидят", "я пить хочу!". Ровно пять раз я отлучилась с девочками в посадку, где караулила их, наверное, от инопланетян, потому что ума не дам, кто бы их ещё там ждал. Пять раз отпустила попить, снять и надеть кофточку, намазать нос кремом, и когда мы, наконец-то, встали на стартовую позицию, деловито опустив тяпки, хлопцы наши уже едва виднелись на горизонте. Хорошо шли, кучно!
Им же сказали — быстрее начнете, быстрее домой уедите! А ребята на глухоту никогда не жаловались, вот они и помчались в карьер, размахивая тяпками, аки богатыри палицами, так что трава прямо с землей летела во все стороны.
По сложившейся ещё в советские времена традиции учитель то же берет тяпку и встает на рядок к самым безруким, которым и дышать-то тяжело, не то, что полоть. Такие есть в каждом коллективе — в отличие от всех людей они напрямую ведут свой род не от обезьян, а от замороженных черепах. Никогда нельзя понять — спят они или бодрствуют, с вытаращенными и застывшими глазами?
Вот, и я встала к некой "черепашке" Анечке и начала полоть, время от времени будя её и погоняя вперед, чтобы она не прикорнула в борозде. Злые языки мне рассказывали, что однажды Анечка чуть не попала под каток, и только необыкновенная находчивость бабы, управляющей агрегатом, спасла ей жизнь.
Рядом шли и остальные девочки, развлекая меня немудрящими сплетнями об общих знакомых, у которых "ни кожи, ни рожи, ну полная дебилка", "глаза, как у совы…, ножки как у кошки" и пр., когда вдруг одна из учениц — Женька Егорова, недоуменно наморщив лоб, доложила:
— Жан Иванна, тут у Дэна на рядке, как-то странно!
Горькое предчувствие неприятностей пробило меня холодным потом, и я, оставив норовящую впасть в кому "черепашку" на произвол судьбы, метнулась к прополотому рядку Смирнова Дениса. Увиденное впечатляло — около уже вянущей амброзии, почему-то в таком же предсмертном состоянии валялись уже достаточно крупные кабачки. Но зато среди всеобщего разгрома горделиво колосились пучки, какого-то незнакомого мне растения, типа вики. Выстраиваясь стройными зелеными колонами, они превращались, в исчезающую в дали горизонта изящную змейку.
Зрелище, безусловно, красивое, но на любителя импрессионизма во всех его проявлениях. Клод Моне был бы рад, я — нет!
— Дэн, стой! — напрягла я хорошо разработанное учительское горло, кинувшись следом за подростком, уже едва отсвечивающим белой майкой вдали, — стой!
Я бежала, утопая в рыхлой земле, обливаясь потом и хватаясь то за бок, то за сердце, да ещё и судорожно пытаясь ногой присыпать выполотые кабачки (дескать, так и было!), но, увы, с другого края поля к моему Денису быстрыми скачками мчался Морозов. Здоровый мужчина, конечно, проделал этот маневр гораздо быстрее учительницы. От его мата сотрясался раскаленный воздух, а физиономия стала настолько красной, что казалось, ещё чуть, и его разобьет инсульт!
"Мучитель Изаур" прибежал первым и замахнулся на мальчишку, какой-то палкой.
— Ты дебил! — заорал он, — знаешь, насколько себя наказал? Ты плотно попал на "бабки"! С каждого загубленного куста я рассчитывал собрать по двадцать килограммов!
Бедный Дэн совсем потерялся, с трудом понимая, чего от него хотят. Ему сказали полоть траву, он и полол, а что ещё надо? Несмотря на жару ребенок испуганно сжался и побелел, но тут подоспел педагог — Чип, Дейл и Вжик в одном лице!
— Что вы делаете? По какому праву угрожаете ребенку?! — завопила я, — он несовершеннолетний! Их нахождение на поле, вообще, противозаконно! Это вы выплатите его отцу компенсацию за моральный ущерб!
Я ещё много чего сказала зарвавшемуся фермеру, упомянув и Конвенцию о правах ребенка, и суд в Гааге, и школьный устав — короче, на нервной почве меня несло, куда там Остапу Бендеру! Морозов, что-то завывал в ответ, да кто бы его слушал! Короче, нашей экспрессии позавидовали бы даже две сцепившиеся собаки. Как нас с ним не парализовало в такую жару?
— Вон! — в конце концов, вызверился он, — и чтобы я вас больше не видел!
Наказал! Со всей, какой только возможно скоростью, мы сбежались с поля и забились в автобус.
Развалина тронулась в путь. Я чуть отдышалась, пришла в себя и, наконец-то, смогла включить то, что напрочь отшиб инстинкт наседки, защищающий своих цыплят. Я имею в виду рассудок. Мои глаза с подозрением уставились на меланхолично жующего очередной пакетик "Ролтона" невозмутимого Дэна. Понимаете, мы живем в сельской местности, и было просто невероятно, чтобы пятнадцатилетний лоб не знал, как выглядит рассада кабачков.
— Дэн, — грозно обратилась я к оболтусу, — ты почему все кабачки повалял, а какую-то гадость оставил?
— А, — лениво отмахнулся тот, — крестьянин же сказал, что должно быть красиво, а кабаки валялись как пьяные, веером, ну я и выбрал траву, что пободрее стояла. А что, разве закорючки плохо смотрелись?
Да, смотрелись хоть куда!
— Совести у тебя нет! — горько сказала я.
Но бессердечный подросток только пожал плечами, с треском распаковав очередной пакет с лапшой.