День и ночь, 2007 № 11–12

Мне вспоминается и последняя моя встреча с Львом Ивановичем. Выше я упоминал о трагедии в судьбе Ошанина. Да такое, к несчастью, случилось. Общеизвестно, что творческие натуры острее чувствуют и позитивные и негативные стороны нашей противоречивой жизни. Жертвой именно этого обстоятельства стала Елена Успенская. Она покончила с собой.

Злые языки истолковали причину её смерти по-своему. Мол, вот до чего довел Леночку флирт мужа со слабым полом. Видите, даже доброе качество души сплетники готовы осквернить и растоптать. Да, Лев Иванович — видный и влюбчивый мужчина. Разве это плохо, особенно для поэта?

Елену Борисовну сгубил острый приступ застарелой болезни. Об этом свидетельствует заключение прокуратуры.

Но сколько несправедливых упреков пришлось выслушать Ошанину! И об одном тяжелом для него случае мне хочется рассказать напоследок. Но пусть читателей не удивляет мое восприятие последней встречи с поэтом. Комическое зачастую соседствует с трагическим.

В поселке Шушенском, месте ссылки Ленина в Сибирь, проводился фестиваль искусств, на который приглашались авторы и исполнители песен, рассказов, миниатюр. Первой была названа фамилия хорошо известного у нас поэта Ошанина. Одновременно с ним был приглашен композитор Эдуард Колмановский, написавший музыку к стихам Льва Ивановича «Бирюсинка», «Таежный вальс», «Наш Енисей».

Эти двое и открывали фестиваль. И в тот момент, когда они поднялись на сцену, там же появился артист Андрей Гончаров, тоже участник праздника. Он опередил своих коллег в обращении к публике.

— Дорогие друзья! Я взываю к вашей совести! — закричал Гончаров. — Нельзя давать слово убийце невинной женщины! Вот он, погубитель Елены Успенской! — и указал пальцем на Ошанина.

Началось невообразимое. Первым в обморок упал Эдуард Колмановский. За ним случилась истерика с исполнительницей песен. Потом разрыдался сам Лев Иванович. Вызвали «скорую помощь». Кому-то впрыснули лекарство прямо на сцене, кого-то увезли.

Обо всем этом я узнал от Ошанина в Красноярске. У меня в кабинете раздался звонок телефона и, сняв трубку, я услышал взволнованный голос Льва Ивановича:

— Толя! Мы в гостинице «Север». Нам плохо.

Кто «мы» и почему «плохо», я понял лишь в номере, занимаемом Ошаниным. Мой друг представил мне своих спутников:

— Это — Эдик, а это — моя супруга Галя.

Колмановский в одежде и обуви валялся в разобранной постели. Он был почти невменяем. Он выкрикивал бессвязные слова, смысла которых я не мог уловить:

— Если дяде не дадут премию, я… Мне будет конец! Я этого не переживу!

Поэт коротко рассказал о случившемся на фестивале. Что же касается теперешних выкриков Колмановского, то дело в следующем. Родного дядю Эдика представили к Сталинской премии за какое-то техническое новшество. Послали в киоск за газетой.

— А это моя женушка Галя — _Лев Иванович вторично представил юную жену.

Мне приветливо улыбалась броская красавица, раза в три, а то и в четыре моложе Ошанина. Он поцеловал её в румяную щечку. Даже в этой, далеко не простой, ситуации поэт остался самим собой.

— Я купил ей в подарок вьетнамские шахматы! — с гордостью сказал он.

— Вы интересуетесь этой игрой? — спросил я, начиная разговор с Галей.

— Нет! — брезгливо поморщилась она.

— Но в магазине ничего нет, кроме шахмат! — удивился Ошанин.

Принесли «Правду». В списке лауреатов мы отыскали имя везучего дяди. Только тогда Колмановский подал некоторые признаки жизни. И мы долго торжествовали по этому случаю. Всем стало хорошо.

Театр одного актера

Надо признать, что внешне он выглядел куда как эффектно. Открытое лицо азиатского типа с не очень узкими глазами, но с высоким лбом мыслителя. Роста был среднего, умеренной полноты, элегантен, особенно когда надевал полувоенный костюм из легкого английского сукна защитного цвета. Если же охарактеризовать его внешность двумя словами, то в ней была удачная смесь средневекового хана и советского служащего послевоенного типа. И общей картины нисколько не портила присущая простому кочевнику некоторая заторможенность в жестах. Он не спешил с ответной реакцией на чьи-то слова и поступки. У нас, русских, это называется семь раз отмерь и один раз отрежь.

А внутренним содержанием он соответствовал своему имени Власий, редкому в наши дни. Но его называли Власом, так было удобнее для людей и для него самого. Как говорится, чем короче, тем лучше. Тут важнее не форма имени, а его содержание: Власий — покровитель скота в православной мифологии. Для потомственного кочевника нет лучшего призвания, чем это. Он был рожден для защиты интересов степняков и гордился своим предназначением.

Но как выяснилось, это был не единственный его талант. Он любил жизнь, а еще больше людей. Он готов был вникать в существо многочисленных просьб, исходивших от простонародья, и хоть чем-нибудь да помочь каждому из просителей. Делалось это не для общественной показухи, а от всего сердца, открыто и как бы между прочим. Смотрите, мол, какой я, и другим никогда не буду. И принимайте меня таким, как есть.