День и ночь, 2010 № 01 (75)

Все потихоньку отупели, кто-то задремал. На Жаркова наплыли воспоминания. В прошлую поездку по этому же пути он сошёл в Горске. Там живёт старшая сестра его друга. Между делом встретился. Измождённая женщина плакала весь вечер в её двухкомнатной панельной квартирке на окраине городка машиностроителей и металлургов. Сына недавно задержала милиция: 6о доз героина в его карманах! Отпустили под подписку. Но те, кто дал эти дозы, не простит их потерю. Плати! Чем? Продай квартиру! А после этого ещё и суд, и срок большой, нескончаемый… Она рыдала буквально на коленях Жаркова. Утром он поехал на её завод, где несчастная всю жизнь вкалывала мастером и даже на пенсии продолжала тянуть лямку — сынок-то неприспособленный к жизни. У заводоуправления огромные щиты с большими и чёткими фотографиями, на одной из них она, мать этого сына, — гордость завода. Но сегодня ей помочь здесь никто и ничем не может, — так ему пояснили. Поехал в милицию. Его принял бравый с виду майор, с большим сверкающим крестом на верхней части мундира — за Чечню. Кто его знает, может и до суда не дойдёт дело, — выдавил он из себя.

Позже Жарков узнал — до суда не дошло. И понял почему — героин оказался в руках ментов, и они сочли, что этого им вполне достаточно, зачем возбуждать дело? Но платить тем, кто были хозяевами наркоты, парню придётся — от этих не уйдёшь.

Через заводской, рудничный южноуральский регион пролегал нешуточный наркотрафик. Где его концы? Кто закачивает бешеную кровь в сосуды скрытого и страшного организма?.

Ночью Жарков проснулся от порыва ветра. Это в купе-то?.. Он подсознательно понял, что где-то вблизи на какое-то время были открыты либо окно, либо дверь в тамбуре, и сразу взвихрился ударяющий холодом в лицо сквозняк. Машинально взглянул на светящийся циферблат: половина третьего. Хорошее время. Лучшее для всяких дел, не требующих посторонних глаз.

Утром подряд через все купе, приподнимая нижнюю полку и заглядывая внутрь, прошёлся очень встревоженный и озабоченный Тлеухан. «Восемнадцать… двадцать… — считал он вслух, почему-то загибая пальцы на руках. — Одного не хватает. Где ещё один мешок?» И он вновь шёл в начальное купе. Как оказалось, в каждом купе под нижней полкой лежал белый парусиновый мешок с древесным углём, а то и два. Эти мешки вёз проводник из Украины. Уголь он, по его словам, продавал на родине в Казахстане — шашлычникам. Мешки эти никто никогда не проверял: ни таможня, ни погранцы — служивый человек везёт, для своего мелкого заработка, ну и пусть себе везёт.

Тлеухан начинал считать в третий раз. Он уже стонал:

«Это же две тысячи сто тридцать шесть тенге. Кто взял?. Зачем?..»

Кажется, только Жарков что-то заподозрил. Он вышел в тамбур, достал сотовый, который всё это время от Лисок был настрого отключён, чтобы никто не знал, что у «геолога» есть связь. Он сказал коротко:

«В два тридцать ночи с внешней стороны первого пути в районе станции Радужная выброшен белый мешок с древесным углём, в нём — наркотики».

А свадьба продолжалась. Временами пел уже не один Дима-жених, а все хором, отец Евлампий, похоже, пригубил лишнего и постоянно твердил:

«Благое деяние, благое… соединяю ваши души, рабы грешные. Соединяю и освящаю, и дарую вам».

Он всё чаще прихватывал рукой крест на груди и целовал его, однако ухитрился припасть губами и к щеке невесты, но жених заприметил это и ткнул кулаком отца святого без разбора в живот.

Чередой шли и проверки. Старообразный, чем-то обозлённый таможенник на станции Озинки заставлял каждого выворачивать тряпьё и всё прочее из чемоданов и сумок до тех пор, пока он не увидит дна! И тут Жарков единственный раз за всё время сорвался: «Что ты хочешь увидеть? Это же тупость! У нас шестой раз всё переворачивают…» — «Мне за это зарплату платят», — последовал ответ. Зато попутчики теперь смотрели на Ивана как-то доверительнее, как на одного из них самих. Дальше следовала станция казахская с чудесным названием Семиглавый Мар — опять проверка, хотя и заметно более щадящая, формальная, нежели на российской забюрокраченной стороне.

«Какие же недоумки — ищут в чемоданах что-то запретное. Все не просветишь. Да и зачем? Кто надумал что-либо провезти, изобретёт и способ похитрее… — размышлял, искал ответы, лёжа на полке, Жарков, сглатывая горькую от водки слюну. — Чёртова свадьба, придумали ведь».

Этой ночью он решил не спать ни минуты. С вечера притворялся опьяневшим, раскачивался, хватаясь за поручни, падал на полку, говорил всякие глупости и даже лез целовать невесту. Всё это вызывало и обычное понимание, и сочувствие, а иногда и досаду — мол, возись тут с ним, отцом посажёным! После полуночи диван напротив скрипнул: отец Евлампий присел, оглаживая короткую чёрную куртку и ущипнув паклеобразную бородку. Привстал на цыпочки и приоткрыл дверь. Протиснулся. Следом встал и Жарков.