День казни

Скажем, в ночь последнего четверга уходящего года тебе снится бабушка в ее повседневном черном шелковом келагае и маленький мальчик. Мальчик сидит за столом, накрытым бахромчатой скатертью, и смотрит на бабушку, которая стоит напротив и ловко так заворачивает шекер-буру. Старушка тоже смотрит на него, но оба они молчат. В комнате упоительно вкусные запахи, на дворе дует норд, на столе среди зажженных разноцветных свечей горит ярко-зеленое пламя посеянной в тарелочке пшеницы. Ты порываешься что-то сказать, но не можешь, тебя смущает этот незнакомый маленький мальчик. Внезапно проснувшись и прислушиваясь к частому биению сердца, ты вперяешь глаза в белеющий во тьме потолок и соображаешь вдруг, что маленький мальчик - ты сам, потому что в той комнате, кроме тебя и твоей бабушки, никого больше быть не могло. И ты удивленно и тревожно думаешь о том, что вот уже сорок лет, как не видел во сне бабушку, и что же она вдруг приснилась, к чему бы это?.. Или опять кровь горлом пойдет?.. Тебя мучает кашель, твоя грудь готова разорваться от кашля, но крови нет, крови, слава богу, нет. Легкая нога у бабушки, к добру она мне приснилась. Бабушка! Как ты учила меня, бабушка? "Дитя мое, скажи хоть "бисмаллах", когда берешь кусок хлеба..." Забыл я, бабушка, напрочь забыл твои уроки, сколько уж лет и ем, и пью без "бисмаллаха". Что за глупец сказал, что мужчины не плачут? Хорошо, что жена спит, ни сердцебиения моего не слышит, ни слез моих не видит. А против кашля у нее уже условный рефлекс выработался. А увидела бы, назвала, как всегда, психом. Но кто же в наше время, перевалив за сорок и осознав кое-что, не тронут в какой-то мере психозом? Я знаю только одну группу совершенных здоровяков, она состоит из людей имущих, избавленных от забот о хлебе насущном, о завтрашнем дне. Все остальные, кого ни возьми, кого ни копни, выяснится, что немного того, как говорил мой покойный дядя Зульфугар, чокнутый... Прежде, ну, еще года два тому назад; жена ужасно нервничала, когда я рассказывал ей свои сны. И не зря. Потому, что стоило мне увидеть во сне покойника, как назавтра случалась какая-нибудь беда. То по дороге на работу у нее в автобусной толчее выкрадут деньги из сумки, то тесть на ровном месте ногу себе подвернет, а то у сестры ее, моей свояченицы, в ванной колонка газовая взорвется. Однажды, до чего дело дошло, я утром за завтраком рассказал, что видел во сне покойного дядю Зульфугара, а через два часа позвонили из района и сообщили, что двоюродный брат жены погиб в автомобильной катастрофе. И все, как отрезало, с тех пор я перестал рассказывать свои сны, и сам стараюсь поскорее их забыть. Что-то в них роковое есть, в этих снах, ну их совсем. И постепенно получилось так, что я и снов толком не видел, а если и видел, то какую-нибудь чепуху: грудастую Саиду - продавщицу газированной воды в угловом киоске, итальянскую кинозвезду Джину Лоллобриджиду или товарища Такого-то, господи, помилуй, во сне у меня от страха чуть сердце не зашлось. Нет, что ни говорите, а нет худа без добра. От болезни мне уже то добро, что не зовут на совещание к товарищу Такому-то. Лежу себе в постели и глотаю свои лекарства. Ни сам не звоню, ни мне не звонят. А что может быть лучше сердечного покоя? Покойный дядя Зульфугар, наезжая к нам из деревни раз в месяц, все говаривал, дымя своей трубкой, постарайся, мол, поскорее, на пенсию выйти. Я смотрел на него удивленно, а он пояснял: "Покой - и ушам, и языку, и душе. Ни ты их не видишь, не слышишь, ни они тебя. Мир и покой".

Когда дядя Зульфугар умер, меня не отпустили на похороны. Дни стояли сырые, холодные, я подумал, может, и хорошо, что не еду, в такую погоду и простудиться недолго. В сельской местности поминки устраивают в шатре на улице, и ветер обдует, и дождь замочит. Я выразил свое соболезнование в телеграмме на имя его дочери и переслал с родственниками сто рублей. Жена не преминула тут же сказать, что когда с ее стороны умирают, то я и десятки не даю. Я было промолчал, но не выдержал, и сказал, что когда умру, они тоже не дадут. Спустя дней десять после смерти дяди Зульфугара из деревни приехал наш дальний родственник Махмуд, сельский фельдшер. Он рассказал мне подробности дядиной смерти, они меня так поразили, что снились потом всю ночь, и наутро я встал сам не свой.

Вот уже больше недели идут обложные дожди, и народ в деревне спит вполглаза, в страхе и беспокойстве, что Кура разольется. Дождит напропалую, но воздух при этом нагревается до малярийного зноя, кажется, что земля сейчас закурится паром. Еще день-два такого дождя и такой теплыни - и начнется половодье, с гор обрушится сель. А сели в здешних местах такие, что не только сады-огороды, дома с домочадцами сносит, двери и окна рвет напрочь. И ступай после этого обивать порог сельсовета, выпрашивать тесу да бревен на ремонт... И жди-пожди - дадут иль нет? Как же - держи карман шире!..