День, когда мы были счастливы

«Наша судьба, – думает она, – в руках Халины». Мысли Нехумы обращаются к самой младшей из ее детей. К тому, как, еще не умея говорить, Халина требовала внимания, а когда не получала, ее решением было найти что-нибудь хрупкое и сломать. Или просто закричать. Как, учась в гимназии, Халина частенько заявляла, что слишком больна, чтобы идти учиться. Нехума трогала ладонью ее лоб и иногда разрешала остаться дома, только чтобы через несколько минут увидеть, как та шмыгает по коридору в гостиную и там часами лежит на животе, листая один из журналов Милы, вырывая картинки с понравившимися платьями.

Она так повзрослела, ее Халина. Может быть, она действительно сможет вытащить их отсюда. Халина. Нехума закрывает глаза и пытается отдохнуть. Погружаясь в сон, она представляет, как стоит у окна своей старой квартиры и смотрит на верхушки каштанов вдоль Варшавской улицы. Дорога внизу пуста, но в небе летают птицы. В полусне Нехума следит за тем, как они ныряют в облака и выныривают из них, время от времени садятся на ветки, чтобы осмотреться, и снова взлетают. Ее дыхание замедляется. Она засыпает с мыслями о Халине, парящей над ней, широко раскинув руки, словно крылья, ее яркие глаза полны тревоги, пока она придумывает способ спасти всех.

Глава 34 Халина и Адам

Варшава, оккупированная Германией Польша

май 1942 года

– Думаешь, кто-то донес на нас? – шепчет Халина.

Они с Адамом сидят за маленьким столом на кухне в мансардной квартире, которую снимают в Варшаве.

Адам снимает очки и трет глаза.

– Мы почти никого не знаем в Варшаве, – говорит он.

Они живут в этой квартире месяц, и поначалу чувствовали себя в безопасности. Но вчера жена хозяина заявилась без предупреждения, все вынюхивала, словно взявшая след гончая, и засыпала их вопросами про семьи, работу и воспитание.

– И наши документы идеальны, – добавляет Адам.

Их удостоверения он изготавливал с особенной тщательностью. Выбранная ими фамилия, Бжоза, римско-католическая, кем они и притворяются. Благодаря фальшивым документам и своей внешности – светлым волосам и зелеными глазам Халины и высоким скулам и бледной коже Адама – они легко сходят за арийцев. Но это не отменяет того, что они в Варшаве недавно, без друзей и семьи, и одно это уже вызывает подозрения.

– Что будем делать? Переедем?

Адам надевает очки обратно на нос и смотрит на Халину через круглые стекла в толстой оправе.

– Так мы как будто признаем себя виновными. Кажется… – он замолкает, стуча указательным пальцем по скатерти в бело-голубую клетку. – Кажется, у меня есть план.

Халина кивает. Им отчаянно нужен план. Иначе это вопрос времени, когда жена хозяина донесет на них в полицию.

– Александра подозревает, что мы евреи, несмотря на наши документы… Я пытался придумать, как можно объяснить, что это не так, и единственный способ доказать, я имею в виду действительно доказать… это дать ей увидеть, что мы не евреи. Ну, что я не еврей.

Халина качает головой.

– Не понимаю.

Адам вздыхает, ерзая на стуле.

– Я пробовал…

Он смущенно смотрит на свои колени, но его прерывает новый звук. Кто-то поднимается по лестнице. Адам резко поворачивает голову в сторону двери:

– Это она.

Шаги приближаются. Адам и Халина смотрят друг на друга. Адам показывает на лампочку над раковиной.

– Свет!

Халина непонимающе смотрит на него.

– Лампа над раковиной, выключи ее.

Он расстегивает ремень.

– Зачем? – спрашивает Халина, метнувшись к раковине.

В дверь стучат.

– Иду, – кричит Адам.

Халина дергает за цепочку, и свет гаснет. Адам шарит руками в брюках.

– Ради Бога, что… – выдыхает Халина.

– Верь мне, – шепчет Адам.

Стук становится громче. Адам встает и идет к раковине, застегивая ремень. Халина кивает и идет к двери.

– Вы здесь? Впустите меня!

Голос за дверью пронзительный, на грани истерики. Адам показывает Халине большой палец. В следующее мгновение Александра вваливается в квартиру, сердито глядя на них.

– Здравствуйте, Александра, – произносит Халина, бросая взгляд на Адама, чьи руки как ни в чем не бывало лежат на фарфоровой раковине позади него.

Александра игнорирует приветствие и идет прямиком к Адаму, окруженная недовольством, словно тучей.

– Буду краткой, – говорит она, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки от него и сузив глаза до щелочек. – Кое-кто навел меня на мысль, что вы нас обманываете. Говорят, что вы евреи! И знаете что? – она тыкает длинным пальцем в Адама. – Я защищала вас: назвала вашу фамилию, заверила, что вы хорошие христиане, как и все мы, но теперь я уже не так уверена. – На ее верхней губе застывает белая капелька слюны. – Это правда? – рявкает она. – Вы евреи, да?

Адам поднимает руки.

– Пожалуйста…

– Пожалуйста что? Простить вас за то, что подвергли наши жизни опасности? Разве вы не знаете, что нас могут арестовать и повесить за укрывательство евреев?

Адам напрягается.

– Тот, с кем вы разговаривали, ошибается, – холодно говорит он. – И честно говоря, я оскорблен. В нашей семье нет ни капли еврейской крови.

– Почему я должна вам верить? – ворчит Александра.