День, когда мы были счастливы

В гетто шепчутся, что скоро Валовую ликвидируют. Никто точно не уверен, что это значит, но слухи один ужаснее другого с недавних пор усугубляются новостями о том, что случилось в Лодзи. Согласно подполью, там немцы депортировали тысячи евреев из гетто гораздо крупнее радомского в концентрационный лагерь в расположенной неподалеку деревне Хелмно. Евреи думали, что их отправляют в рабочий лагерь. Но через несколько дней пара сбежавших узников появилась в Варшаве с рассказами, настолько леденящими кровь, что Нехума не могла думать ни о чем другом. В Хелмно не было работы, сообщили они. Вместо этого евреев загнали, иногда по сто пятьдесят человек за раз, в грузовики и удушили выхлопными газами: мужчин, женщин, детей и младенцев – всего за несколько часов.

До этого Нехума уговаривала себя, что они уже переживали погромы раньше, что со временем избиения и кровопролитие прекратятся. Но после новостей о Лодзи она поняла, что их нынешнее положение совсем другое. Их не просто обрекают на голод и нищету. Это не гонения. Это уничтожение.

– Нацисты не преуспеют, – говорит она. – Их остановят.

Сол не отвечает.

Нехума медленно выдыхает и в удушающей тишине понимает, что у нее все болит. Даже веки воспалены, словно умоляют об отдыхе. Собственное тело неприятно поражает ее. Она часто думает, откуда вообще у них с Солом берутся силы. Они живут в состоянии постоянной боли, усталости и голода – их истощают долгие дни в столовой, жалкие пайки, ментальные уловки, к которым они прибегают, чтобы игнорировать окружающие ежедневные ужасы. Они уже почти привыкли к постоянному теску ружейных выстрелов в стенах гетто, привыкли обходить трупы и тела умирающих на улицах, прикрывать глаза, проходя мимо ворот в гетто, где эсэсовцы взяли в привычку вешать рядами евреев, медленно удушая, как можно дольше продлевая их агонию, чтобы остальные видели и знали: вот что случается, когда нарушаешь правила. Вот что случается с дерзкими, непокорными или просто невезучими. Однажды Нехума видела, как мальчик не старше пяти или шести лет висел таким образом, казалось, в нескольких минутах от смерти. И хотя она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза, она взглянула на его босые ноги, такие маленькие и бледные, судорожно дергающиеся от боли. Она пожалела, что не может прикоснуться к нему, чтобы как-то утешить, потому что знала: это означает пулю в голову или веревку вокруг ее собственной шеи.

– По крайней мере американцы вступили в войну, – говорит она, повторяя слова, гуляющие по гетто как искорка надежды, за которую можно уцепиться. – Может быть, немцев можно остановить.

– Может быть, – соглашается Сол. – Но для нас будет слишком поздно, – его голос срывается, и Нехума понимает, что он сдерживает слезы. – Если они возьмутся за радомские гетто, мы будем одними из первых. Они могут пощадить молодых. А может, и нет, кто знает.

В глубине души Нехума знает, что муж прав, но не может заставить себя признать это, по крайней мере вслух. Она берет Сола за руку, целует ее и прижимает ладонью к своей щеке.

– Любовь моя. Я больше не знаю, что будет дальше, но что бы ни было нам уготовано, по крайней мере мы есть друг у друга. Мы будем вместе.

Месяц назад один из детей мог бы им помочь. Но теперь они одни в гетто. Яков с Беллой на армейском складе рядом с гетто Глинице, а Мила, Нехума молится об этом, на пути в Варшаву к Халине. После побега они с Фелицией не вернулись на Валовую, но это может означать что угодно. Теперь, когда ситуация с каждым днем становится хуже и хуже, Халина – их единственная надежда. Но пока что ей не удалось выхлопотать им работу на оружейном заводе в Пёнках, а время уходит.

«Я продолжаю работать над переводом, – пообещала Халина в последнем письме. – Оставайтесь сильными, не теряйте веру».

Они хотя бы на связи с Халиной – могут общаться через письма, тайком прибывающие в гетто при помощи Исаака. Нехуме невыносимо думать о судьбах своих пропавших детей. Она ни слова не слышала от Генека с тех пор, как они с Хертой исчезли из Львова два года назад, и скоро будет четыре года, как она не видела Адди. Она отдала бы что угодно, даже жизнь, лишь бы узнать, что они живы и здоровы.

Нехума подносит руку к сердцу. Нет ничего хуже для матери, и даже ежедневный ад в гетто не в счет, чем жить в таком страхе и неизвестности о судьбе детей. Проходят недели, месяцы, годы, а мучения растут и жгут изнутри, крещендо страданий грозит разорвать ее. Она начинает задумываться, сколько еще сможет выносить эту боль.

Кончиками пальцев Нехума ощущает слабое биение сердца. Ей хочется плакать, но глаза сухие, горло как бумага. Она моргает в темноте, в голове звучат слова дочери. «Оставайтесь сильными, не теряйте веру».

– Халина найдет способ перевести нас на завод, – говорит она почти шепотом после долгой паузы.

Но Сол не отвечает, и по его медленному дыханию Нехума понимает, что он спит.