День, когда пала ночь

В ту же ночь Унора покинула дворец. Она ушла к священным горам, унося с собой только золотой гребень и свою тайну. Если бы кто ее увидел, принял бы за водяного духа, оплакивающего потерю.

Сабран

Ее назвали Глориан, чтобы упрочить династию. Аскалон, «корона Запада», прозывался так, пока Инис не поразило бедствие – три слабые королевы подряд.

Первой была Сабран Пятая. Со дня, когда ее вырезали из чрева матери, королева наслаждалась своим предназначением – не давать Безымянному пробудиться. В ее глазах жизнь должна была по справедливости вознаградить ее за службу.

Добродетели Рыцарства не имели над ней власти. Ее жадность не знала удержу, любовь к богатству не знала щедрости, беспощадность не знала милости. Она удвоила налоги, расточила казну, и королевство за десяток лет стало бледной тенью прежнего. Дерзнувших задавать вопросы разрывали на части лошадьми и насаживали их головы на колья у ворот замка.

Подданные звали ее королевой-кошкой, потому что она была грозой своих врагов, как черный кот – гроза мышей.

Восстания не случилось. Только шепотки и страхи. Как-никак весь Инис знал, что ее род – цепь, сковавшая Безымянного. Змеев сдерживала лишь кровь Беретнет.

Однако жители столицы, не видя иного примера, кроме гнусного, лишились всякой гордости. Собаки, крысы и свиньи бродили где хотели. Забитая отбросами река замедлила течение, и люди переименовали ее в Сонную.

На сороковом году жизни правительница вспомнила о долге перед королевством. Она обвенчалась с благородным искалинцем, чье сердце отказало вскоре после свадьбы. Советники королевы молились, чтобы та умерла в родах, но она победно выступила из родильной палаты, где хныкала пухлая новорожденная девочка – новое звено цепи, еще на одно поколение связавшее зверя.

Королева забавлялась, насмехаясь над ребенком, в котором видела бледное подобие самой себя, и Джиллиан в свой черед замкнулась, потом озлобилась и стала жестокой. Все, что получала от матери, она возвращала в равной мере, так что они походили на пару сварливых ворон. Сабран выдала ее за дурака и пьяницу, и вскоре Джиллиан тоже родила девочку.

Мариан была хрупка душой, не смела возвысить голоса громче шепота. Семья ее не замечала, и девочка благодарила за то Святого. Она тихо жила, тихо обвенчалась и тихо принесла дитя.

Третья принцесса родилась в обветшавшем доме.

Ее назвали Сабран в угоду самовластной королеве. Она не издавала ни звука, только морщила крошечный лоб и оттопыривала нижнюю губку.

– Святой, бедная овечка! – вздохнула повитуха. – Какой же у нее суровый вид.

Утомленная Мариан не ответила.

Вскоре после родов королева-кошка удостоила ее посещения, и с ней пришла наследная принцесса. Мариан при виде их сжалась.

– По мне назвали? – рассмеялась седовласая правительница. – Льстивая ты мышка. Но подождем сравнивать, пока не увидим, превзойдет ли тебя твое отродье.

Не впервые на своем веку Мариан Беретнет взмолилась, чтобы земля разверзлась и поглотила ее.

Сабран, как все женщины ее рода, выросла высокой и статной. Все знали, что каждая королева рода Беретнет рожает одну девочку, похожую на мать. У всех были черные волосы. У всех одинаковые глаза – зеленые, как яблоки юга. Бледная кожа и румяные губы. До меняющей лицо старости различить их бывало непросто.

Юная Сабран не унаследовала материнской робости, высокомерия бабушки и жестокости королевы-тирана. Она держалась обдуманно и достойно, никогда не доходя до насмешек.

Сколько могла, она чуждалась малознакомых людей, предпочитая общество своих дам, которым доверяла как никому другому. Наставники преподавали ей историю стран Добродетели, а когда она их усвоила, обучили ее живописи, пению и танцу. Все это делалось втайне, потому что королеве ненавистно было видеть других Беретнет счастливыми – и видеть, как те учатся править.

Десять лет весь двор следил за младшей из четырех.

Ее дамы первыми узрели в ней спасительницу. Они смотрели на морщинку между бровями, никогда не сходившую с ее лба. Они выходили к воротам замка, где девочка, сжав зубы от отвращения, вела счет протухшим головам. Они были при ней, когда королева-кошка пыталась сломить ее волю, и в день, когда она впервые окрасила кровью простыни.

– Мне донесли, что ты готова народить новую зеленоглазую девчонку, – сказала ей старая королева. – Не бойся, дитя… Я не дам твоей красе увянуть на ветке.

Ее лицо напоминало пенку на молоке: пудра тонула в морщинах.

– Ты мечтаешь стать королевой, овечка моя?

Юная Сабран стояла посреди тронного зала на виду у двухсот придворных.

– Не смею, ваша милость, – тихим, но ясным голосом отвечала она. – Ведь королевой я могу стать, лишь когда вы оставите трон. Или, спаси Святой… после вашей кончины.

Двор содрогнулся.

Изменой было даже думать о смерти правительницы, не то что о ней говорить. Королева это знала. Но еще она знала, что не может убить внучку, потому что ее гибель означала бы конец рода и его власти. Не успела она ответить, как девочка вышла, и следом покинули зал ее дамы.