День, когда умерли все львы

Варнава Фомич изучающим взглядом окинул благородный труп. Король Рвана Жопа покачивался на короткой веревке, носки его ступней, обутых в стоптанные калоши, едва не задевали пол. Серая рубаха выскочила из штанов и неаккуратно колыхалась на летнем ветерке. На посиневшем лице покойного застыла мучительная маска боли и ужаса. Боковым зрением я заметил, как поежился Мансур, который всегда славился невозмутимым характером. Лично меня больше всего впечатлили высунувшийся изо рта синий язык и белесые матовые глаза.

– Да сам повесился, – проворчал глава сельского поселения, – кому он нужен.

Участковый уже собрался смиренно покивать головой, как в разговор вклинился Вася Муравкин:

– Смотрите, там записка!

Со сверкающими от возбуждения глазами Вася Муравкин показал куда-то в сторону выгребного отверстия. И да, действительно, на горке экскрементов лежал белый листочек.

– Фанис, посмотри, что там, – распорядился Варнава Фомич.

– Да жопу свою рваную он этим подтирал, товарищ босс, – запротестовал участковый, – не буду я в говне копаться!

Участковый бросил умоляющий взгляд на главу поселения, но естественно, не встретил там никакой поддержки. Всем своим видом Варнава Фомич Пуздой говорил: иди и принеси! Несчастный Фанис Филаретович напоследок недобро поглядел на Васю Муравкина и наклонился над дыркой в полу. После недолгих колебаний участковый выудил на свет божий запачканный экскрементами обрывок газеты.

– Я же говорил, это просто подтирка, – сказал участковый, – там на полке целая куча таких, а с тобой, Василий, я ещё разберусь, Ватсон ебучий.

– Дай сюда, – крикнул Вася Муравкин и выхватил газетку из рук участкового, – это что-то да значит, это надо изучить!

– Голову твою надо изучить, – сказал участковый.

Вася Муравкин без всякой брезгливости повертел газетку в руках. Его пытливый взгляд изучал важную королевскую улику.

– Я же говорил, что это важно, – победно сказал пастух, – с одной стороны реклама и гороскоп, а на другой стороне весьма странный стих! Смотрите!

Мы осторожно, чтобы ненароком не тронуть испачканный газетный листок, обступили Васю Муравкина и жадно вчитались в текст. Интерес проявил даже глава сельского поселения. Среди комочков дерьма прогладывало стихотворение действительно странного содержания:

…И вспомните: и вы, заразу источая,

Вы трупом ляжете гнилым,

Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,

Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,

И вы сгниете до костей,

Одетая в цветы под скорбные моленья,

Добыча гробовых костей.

Скажите вы червям, когда начнут, целуя,

Вас пожирать во тьме сырой,

Что тленной красоты – навеки сберегу я

И форму, и бессмертный строй…

На некоторое время нас окутало тревожное молчание. Вася Муравкин поселил в наши деревенские сердца настоящую загадку. В реальный мир нас вернул рациональный Варнава Фомич.

– Ерунда всё это, – будничным тоном заметил глава сельского поселения, не обращая внимания на оскорбленного этим замечанием Васю Муравкина, – прав был Фанис, жопу Король этим подтирал.

Семья Зубайдуллиных одобрительно закивала, с презрением поглядывая на Васю Муравкина. Не смотря на то, что супруги внимательно разглядывали вместе со всеми обрывок газеты, никто из них не умел читать, не говоря уже об их детях, которые, как я подозреваю, страдали легкой формой слабоумия.

Вася Муравкин, не обращая внимание на общее порицание, аккуратно сложил «улику» пополам и с любовью положил её во внутренний карман.

– Я это изучу! – гордо бросил он, после чего развернулся и пошел прочь с королевского двора. Его голос, его походку, его сопение можно было охарактеризовать одним словом – обида! Это слово невидимой дымкой повисло над нашим пастухом.

– Что делать, Варнава Фомич? – спросил участковый.

– Снимай его и организуй транспортировку в больницу, – ответил глава, – пусть Агафья Петровна его посмотрит.

– Хоронить, кто будет? – поинтересовался я. – Родни-то у него нет совсем.

– За счет сельсовета, наверное, твоё какое дело? – огрызнулся Варнава Фомич. Его лоб пробороздило несколько тяжелых морщин, что означало, что глава поселения находится в глубоком раздумье. Судя по всему, Варнава Фомич уже прикидывал, сколько из выделенных сельсоветом денег на похороны он положит себе в карман, и что он сможет позволить себе на них купить, – помогите лучше Фанису.

На этой ноте Варнава Фомич оставил нас наедине с покойником, решив, видимо, что его ждут другие более важные и неотложные дела. В след за ним, с видимым безразличием, королевские владения покинул чахоточный тракторист Фима.