Читаем День, когда умерли все львы полностью

– На моей повезем, – ответил участковый и со вздохом поднялся на ноги, – сейчас подгоню.

Фанис Филаретович щелчком отправил окурок в сторону туалета и вышел со двора. Через некоторое время послышался характерный скрежет стартера, который так и не закончился заводом двигателя. Участковый неразборчиво выругался и продолжил попытки завести машину. Мансур настороженно посмотрел в сторону шума и с заговорщицким видом достал из кармана тюбик «Момента» да пару пластиковых пакетов. Мы сделали по сорок вдохов и убрали пакеты. Фанис Филаретович всё ещё пытался завести свой «Москвич», только скрежет стартера слышался уже будто издалека.

Осоловело вращая глазами я попытался сфокусироваться на своем друге. Но увидел совершенно другое…

Я увидел Серого Владыку.

– Оставьте меня одного, – сказал Серый Владыка. Он поджал обветренные губы и отвернулся, – просто оставьте меня одного. Я устал слышать. Устал видеть. Устал говорить. Устал думать. Я хочу уснуть и не видеть никаких снов. Не чувствовать никаких запахов, хочу лишиться всяческих эмоций.

– Но ведь это смерть, – сказал Мыслитель.

– Нет, – возразил Серый Владыка, – смерть – это просто ещё один шаг. А я не хочу никуда двигаться.

Почесав затылок Мыслитель обнаружил у себя на пальцах клок седых волос. Он стряхнул волосы и их тут же унес ветер. Они покатились по сухой земле словно перекати-поле. Он привык к царящей вокруг энтропии. У него выпали все зубы, а кожа рассохлась и стала похожа на старый пергамент. При малейшем прикосновении кожа рвалась и обвисала тонкими лоскутками. Глаза давно высохли и провалились в череп. Но Мыслитель не испытывал ни малейшего сожаления из– за утраты зрения. Ведь он мог размышлять, а для этого он и был создан.

– Серый Владыка, – Мыслитель решил предпринять, ещё одну попытку докричаться до этого загадочного существа, – скажи, что есть то место, где мы живем.

– Оставьте меня одного, – сказал Серый Владыка, – в этом месте, где гниют львы. – Он отвернулся, уставился в какую-то неведомую точку в пространстве и застыл, как статуя. От него больше ничего невозможно было добиться.

Мыслитель хотел было спросить о своей потерянной короне, но его внимание отвлек Головаст, появившийся на поляне…

Меня вернули в реальность страшные звуки автомобильных выхлопов. Участковый наконец– таки справился со строптивым автомобилем. Я ошарашено огляделся и увидел Мансура, который неподвижно сидел на траве и стеклянным взором буравил пространство. Я пнул друга, чтобы привести его в чувства.

– Бля… – прошептал Мансур, вернувшись в наш мир. Он посмотрел на меня, явно желая поделиться своим последним опытом, но этому помешал Фанис Филаретович, который деловито подогнал к нам свой древний «Москвич-412» ржаво-красного цвета.

– Потом поговорим. – ответил я Мансуру, поднимаясь с земли. – Фанис Филаретович, в багажник Короля?

– На переднее сидение сажай, – ответил участковый, – где твоё уважение к почившим?

– Да ему-то какая разница? Он умер в сортире!

– Азат, сажай, говорю, – настоял участковый, – и не забудь пристегнуть ремнем, чтобы он ненароком не упал на меня. Когда уже Варнава Фомич выпишет на село карету скорой помощи?

С помощью Мансура я усадил Короля на старое потрескавшееся автомобильное сидение и защелкнул ремень безопасности. Покойник мирно уронил голову на грудь.

Мы расселись по местам: я и Мансур расположились на заднем сидении, а участковый – на водительском. После минутного манипулирования рычагом переключения коробки передач, сопровождающегося оглушительном треском, машина тронулась, выстреливая облака черного дыма в чистый сельский воздух.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное