День коронации (сборник)

А тут еще угрозы… Не успел он взойти на престол, как на него полились недовольство, оскорбления, площадная брань. Алексей поводил пальцем по планшетке и посмотрел, сколько сообщений набралось за последние сутки. Без малого две тысячи. На угрозы и ругань он не обращал внимания. Намного больше было поздравлений и пожеланий от неведомых людей. Были и просьбы, прошения, требования, программы реформ и целые философские трактаты, стихи, редко хорошие, и даже оды от графоманов. А вчера что-то заставило его прочесть до конца письмо, помеченное значком с черепом и костями на красном фоне.

«Эй, цареныш! Ну как тебе там, весело? Тебе уже подавали на завтрак стакан свежевыжатой народной крови? А на обед ты уже жрал суп из человечины, из мяса твоих холопов? Завтра ты подавишься. Завтра тебя ждет твоя персональная Ходынка. Жди и бойся». Подпись была: «Красные дьяволята».

Обычно глупые угрозы были бессодержательны. Эта цепляла конкретикой – «завтра». То есть сегодня. И что же?

Сигнал нового сообщения тренькнул вдогонку его мыслям. Тот же бунташно-пиратский значок. Алексей нехотя открыл письмо.

«Привет, кровосос! Тебе еще не доложили про сюрприз? На-ка получи фотоотчет. Это тебе подарок ко дню коронации. Пока что маленький. Но ты не сомневайся, мы будем готовить тебе и большие подарки. Такие же, как получал твой предшественник на троне». На этот раз в подписи значилось: «Народные мстители».

На экран, заняв его весь, выползла фотография. Алексей вцепился в подлокотники кресла, чувствуя, как повело внезапно голову и как внутри него образовался вакуум.

Маша лежала на земле с неживым лицом, обращенным к небу. Светлое пальто было густо вымазано чем-то темным, а туловище казалось странно сплющенным. На животе различались следы протектора…

– Мы не хотели говорить тебе сегодня. Завтра коронация, ты должен быть в форме. На тебя будет смотреть вся страна и весь мир.

Виктор Павлович сидел напротив. Его голос был ровным, спокойным, таким, будто он гладил воспитанника по голове, утешая.

– Я просил вас дать ей охрану…

– Ее выманили из дома ночью. На смарте осталась запись – убийцы использовали твой голос.

– Подонки. Чудовища… Погодите. Она хотела встретиться со мной?!

– Пальто было накинуто на ночную рубашку.

Алексей закаменел в кресле, будто статуя. Остановившийся взгляд был тяжел и темен.

– Она умерла сразу?

– Почти. У нее внутри не осталось целой кости. Машина переехала тело несколько раз.

– Я должен быть там. Мне надо к ней. Я должен увидеть ее… должен…

– Завтра коронация! Ты обязан прежде всего выспаться!

– Тогда задержите похороны!..

Шаховской подошел и прижал к себе голову воспитанника. Тот разрыдался, пряча лицо в рукаве наставника.

– На все воля Господня, помни это… У тебя в жизни будет еще много потерь. Но первая – всегда самая тяжелая…

Алексей насухо вытер глаза, встал и отвернулся к окну.

– Виктор Павлович, это сделали те же бандиты, что хотели убить Егора?

– Мы не знаем. Пока не знаем. Но я не думаю, что те же. Хотя общее у них, несомненно, есть. Нечто совершенно чуждое людскому устроению, порожденное нечеловеческим умом. Это те, кто исповедует радикальные теории абсолютной свободы, которая не признает над собой ничего на земле и на небе, не считается ни с Божескими законами, ни с общественными традициями, ни с государственными устоями, отрицает всякую веру в бессмертие души. В России об этой гибельной свободе уже два с половиной столетия мечтают невежественные молокососы и сумасшедшие. Однажды им удалось подчинить своему безумию и больному воображению всю страну, да и едва ли не половину мира.

Алексей стоял спиной к нему, заложив руки назад, и молчал. Это длилось так долго, что Шаховской решил оставить его одного. Он тихо взялся за рукоять двери, но не успел выйти.

– Я буду беспощаден к ним.

Алексей развернулся и смотрел на наставника глазами человека, решившегося на что-то неведомое, исключительное и жизненно важное.

– Пускай меня назовут тираном и кнутодержавным деспотом. Я не таков, но это неважно. Я намерен править страной твердо и без колебаний делать то, что считаю нужным. А с теми, кто станет противиться мне, я буду жесток и безжалостен…

– Алеша…

– О, не беспокойтесь, Виктор Павлович. Я не забыл ваши наставления о царском милосердии и не стану вторым Иваном Грозным. Но я понимаю всю великую ответственность моего призвания. Время добродушных царей миновало полтора века назад. Государь-император Николай II был мягкосердечен и великодушен. Однако его предали почти все. А ныне милость для России в том, чтобы держать ее крепко, не ослабляя хватку. Обуздывать, как норовистого коня, который, уносясь от стаи голодных волков, хочет сбросить седока и не понимает, что его шанс на спасение – это сильные руки всадника и острые шпоры. Тут уж без вариантов.

Четверть минуты Шаховской не знал, что ответить бывшему воспитаннику.

Затем он склонил голову и произнес:

– Ваше Величество… 

Игорь Прососов In hoc signo vinces