День курсанта

— Товарищ прапорщик, прикажите машинам освещать нам поле, тогда и пойдем копать дальше. А так в темноте — не получится.

— А, может, факелы сделаем, а? — заискивающе молвил враг рода курсантского. — Я и сам могу светить, где копать. Одни светят, вторые копают, а, товарищ капитан? Меня полковник Радченко самого на картошку пустит!

— Не хочешь, чтобы пустил — идите на… — Земцов выдержал паузу, мы замерли от предстоящего мата. — На поле, копайте картошку. Сами.

Высунул руку из плащ-накидки.

— Дождь, товарищ прапорщик. Дождь. Ни один факел не выдержит. И, кажется, — он посмотрел на небо — усиливается. Внимание, сорок вторая рота! Замкомвзодам проверить наличие личного состава, доложить командирам взводов, через десять минут — отбой!

Дважды не надо было отдавать эту команду. На час раньше лечь спать, а не идти на поле!

Дождь то шел, то прекращался, ветер немного подсушивал поле. За неделю все вымотались. Офицеры тоже устали. Когда прапорщик что-то показывал взводным, что курсанты пропустили там сям картошку, они просто делали вид, что не слышат этого мелкого беса с погонами-прапорщиками. Он поначалу сам выгребал эту картошку из земли, а потом тоже забил на это дело.

Фигура его сгорбилась, плечи опустились, он ждал, что полковник Радченко его самого очистит, как картофелину, и засунет в котел для варки. Он ненавидел нас, а мы ненавидели его. Нас больше и ненависть наша коллективная. И офицеры были на нашей стороне, что тоже есть хорошо! Да, мы этого упыря в своей ненависти сварим и растворим!

И удавить же его тихо нельзя! Поле большое. Прикопать бы его до весны. До посадки картофеля! У него задача, чтобы мы собрали картошку. А нам уже плевать на все. Нам хотелось домой — в казарму, где тепло, где есть вода, помыться, и спать раздетыми на чистых простынях, как белые люди!

И понимаем, что полевой выход был тяжел сам по себе, но казался уже не таким уж сложным. На этом картофельном поле тяжелее.

И вот нас в пятницу вечером везут в родное, милое, драгоценное, теплое, уютное, по-домашнему теплое училище!

Земцов приказал старшине, что два дня роту не гонять, а чиститься, стираться, гладиться!

Это же, как праздник! Почти, как увольнение!

Первый семестр

Все постепенно втянулись в учебу-службу.

Комбат Старун периодически пытался устраивать шмон, но все сходило по-тихому. Не хватало ума ему и офицерам в роте, что все запрещенное можно прятать в вещмешках, которые в особых клетках под замком.

Конечно, находили по мелочи, но такого как раньше, не было. Вроде, и успокаивался комбат и ротный насчет вшивников. Только по-прежнему у «Чапаева» местного Василия Ивановича осталась дурная привычка. Он приходил в роты с сигаретой во рту, прикуривал ее, быстро перемещался по казарме, швыряя спичку, а то и стряхивая пепел. На обратном пути он останавливался возле своей же спички или пепла, что стряхнул минуту назад, и орал на все спальное помещение:

— Земцов! Иппиегомать! Курцы! Наряд — снять к ебеней матери!

И снимали парней. Потом вечером снова заступать. Ничего хорошего. И снова за комбатом носились с утроенной энергией, подбирая его пепел и спички.

С вхождением в службу начались самоходы. Ночью покорять сердца и тела особ женского пола города Кемерово!

И это несмотря на то, что в случае поимки, в лучшем случае, отсидишь на «губе» суток трое, ну, в отпуск зимний можешь задержаться и не поехать. А то и вообще вылететь из училища в войска. Но желание женской ласки не останавливало желающих.

Рядом проходила тропа Хошимина, которая звала, манила. Вечером в курилке, из окон было видно, как наши старшие товарищи из различных батальонов устремляются в город, потом возвращаются оттуда.

Иногда устраивали офицеры засады на тропе, но никого еще не ловили. Прячась в тени, подобно опытным охотникам, ждали когда зверь выйдет на тропу, но зверь-курсант, верхним чутьем чуя опасность, уходил запасными тропочками.

А то и вообще были случаи, которые передавались из уста в уста, как внештатный начальник гауптвахты капитан Вытрещак, по кличке «Вася, вытри щеку», одел курсантскую шинель и встал возле забора. Вот очередной самоходчик собирается спрыгнуть с забора, Вася протягивает к нему руки, вроде, как помочь, но тот видит, что не друг его ждет. С удивлением опознает Васю и воплем:

— Бля! Вася, вытри щеку! На! Держи!

Спрыгивает с забора и уже в полете, со всей дури бьет его по голове бутылкой портвейна, что нес в казарму. Бутылка была неслабая, 0,7 литра. У капитана была на голове шапка офицерская с курсантской кокардой. Она-то и спасла его голову от разрушения. Ну, и, наверное, долгий опыт службы в армии, также привнес в безопасность свою толику.