День курсанта

Например, мозг ссыхается, а кость утолщается. Короче, Вася выжил, даже сознание не потерял. Только принял портвейн из разбившейся бутылки за свою кровь и долго и истошно орал. Прибежал в медсанчасть за первой помощью. Когда его обтерли и успокоили, что кроме шишки на голове, безнадежно испорченной формы, даже сотрясения мозга нет. Видимо, оттого, что и мозга-то нет. Сотрясать нечего. Один мозжечок остался. Налили ему немного спирта, вкололи укол от столбняка и отправили восвояси.

Так вот, первым в самоходе «залетел» бывший солдат, а ныне курсант Егоров. Его быстро вычислили, Вертков пришел ночью и пересчитал по головам и иным конечностям спящих. Нет Егорова.

Меня как «замка» подняли. Я тер глаза и божился, что не знаю, где он прячется. Но когда дежурному по роте было сказано, что он поутру вылетит из училища, как пробка из шампанского — быстро, шумно, показательно, тот сознался, что Егоров ушел около двадцати трех. И оставил адресок, если будет возможность отправить за ним дневального в случае шухера. Съездили с Вертковым на шальном, заблудшем трамвае на Южный, в частном секторе отыскали нужный дом и подняли довольного Егорова. И девчонка у него была хорошая… Я бы сам с такой познакомился. Она, дуреха, цеплялась за него, как будто его на расстрел уводят. Плакала, заламывала руки.

Как ночью добираться?

— Егоров, твой залет, воин? — Вертков строго спросил.

— Мой! — тот лишь понуро кивнул головой.

— Ну, тогда лови такси и вези нас в казарму.

Егоров долго стоял у обочины, пытаясь кого-нибудь остановить. Никто не останавливался. Пошли пешком.

Ну, а поутру Вертков подал рапорт о «подвигах» Егорова, и того отправили дослуживать в войска. Было печально смотреть, хоть и не в ладах я с ним был, когда он перешил погоны черные, с двумя желтыми полосками и буквой «К» (курсант) на черные с буквами «СА» (Советская Армия).

Все подходили и прощались. Было жалко. Егоров сам с трудом сдерживал слезы в глазах.

— Жалко парня, — сидя в курилке, мы обсуждали Егорова.

— Я даже предлагал ему соврать Земе, что, мол, девчонка беременная!

— Да, я видел, как она за ним убивалась, будто мы гестаповцы, поймали партизана и сейчас поведем пытать, а потом расстреляем, — я хмуро плюнул под ноги.

— Так Егоров сказал, что ему плевать на девку. Лучше уж снова в войска, чем жениться на ней!

— Офигеть!

— Не говори!

— Я думал, что у него любовь.

— Ага, любовь! Просто «шишка» зачесалась.

Следующим «залетчиком» был Колька Панкратов. Этого вычислил дежурный по училищу. Тоже путем подсчета конечностей спящих.

Как Коля не «мазался», мол, в соседнем батальоне печатал фотографии у земляков, и его «земы» клялись и божились, целовали «Устав внутренней Службы», что Колька был с ними. Не верили ему и все тут!

Но до конца не пойманный, значит, — не самоходчик.

Сидели на сампо уныло. Не прошло и недели, как снова может уйти член нашего взвода. Думали, как Панкрата отмазать. Предлагали всякие предложения, в том числе и сходить, переговорить с кем-то там. Поручиться за Кольку. Но как-то неубедительно все звучало.

Шкребтий Юра вкрадчиво произнес:

— После окончания же мы все в Афган поедем?

— Ну, поедем и что?

Народ недоумевал.

— Коля, ты напиши рапорт, что осознал. Обязуюсь больше такого не повторять. А после окончания училища направить служить в Афганистан.

— Мысль! Молодец, Юрок! — Фомич хлопнул маленького по сравнению с ним Шкребтия.

— Ну, ты, Бандера, и загнул!

— Ну, ты и еврей!

— Когда хохол родился — еврей заплакал!

— А этот с Западной Украины! Значит, католический еврей! То есть хохол! Запутался совсем!

— Не забудь добавить, что обязуешься в Афгане смыть свой позор кровью!

— Лучше вражеской!

— Бля! Это настолько по-идиотски звучит, что, пожалуй, и сработает!

— Может сработать!

— Так, что в рапорте писать, сознаться, что в самоходе был?

— Если ты идиот, то сознавайся, а так просто напиши, что ходил печатать фотки для ротной стенгазеты в соседний бат. Вот это и признавай. Тут, вроде, как и идейная хрень. Активист, комсомолец, ударник. Ради этого дела общественного по ночам не сплю. Ну, да, нарушил, что после отбоя пошел. Попался вот за это, и не казните, меня добрый дяденька начальник училища, а отправь после выпуска исполнять интернациональный долг в горно-пустынную местность с жарким климатом.

— Ну, ты и загнул! «Добрый дяденька начальник училища»! Нашел добренького полковника Панкратова! Ха!

— Это так, для образа.

— А это мысль!

— А, может, пойти к нему на прием и сказать, что ты его родственник?

— Не надо. Тогда точно выгонит. Образцово-показательно расстреляет, то есть выгонит из училища! Перед строем на большом разводе спорят погоны.

— На фиг такой позор! Лучше сразу застрелиться.

— Да уж, позор на всю жизнь! Погоны сорвать! До гроба не отмоешься от этого.

Помолчали. Каждый мысленно представил, как это стыдно. Не дай Бог!

На том и порешили. Колька сел писать рапорт, мы все ему помогали, только раза с пятого одобрили вариант рапорта. Кратко, емко, понятно, доходчиво.

Так как командира взвода у нас штатного не было, я подписал внизу: