День матери

Он закуривает и садится прямо на каменный пол. Я прислоняюсь к стене, в темноте я вижу только Юрин силуэт на фоне окна. Я молчу и жду. Во дворе у какой-то машины сработала сигнализация.

И Юра начинает что-то говорить. О том, что я его друг и что-то еще про детство. Он бормочет себе под нос почти как мама, и до меня долетает только: «Помнишь, в детстве», «Папа, убийство», «Все просто», что-то еще в этом духе.

– Помоги мне, – вдруг говорит Юра.

И я отвечаю, да-да, конечно, что угодно.

– Я, – говорит Юра и замолкает.

– Я, – опять начинает он.

Сигнализация снова громко пищит во дворе.

– Мне кажется, я. Уме… умре… погиб.

– Что? Кто погиб? Юрик, я не…

– Человек. Погиб человек.

И он снова замолкает. Я делаю шаг к нему навстречу, но в темноте мне ничего не видно, я не знаю, где он, мне кажется, что его вообще здесь нет, и я стою на лестничной клетке один.

– Что мне делать, Тим?

Не дождавшись ответа, он вскакивает и сбегает вниз по лестнице, и я слышу, как дверь на улицу хлопает, и еще я вижу след от света перед тем, как она хлопает, мне кажется, что эта полоска света остается, даже когда дверь уже закрылась.

* * *

Когда Ваня появляется в классе, я вскакиваю, чуть не смахнув учебники с парты, и подбегаю к нему.

– Куда вы пропали? Где Юра? Неделю назад он пришел ко мне ночью…

Я тараторю и заикаюсь – это так всегда, когда я волнуюсь. Ваня хмурится и кивает – потом поговорим. Тут я неожиданно для самого себя говорю:

– Давай сейчас уйдем с уроков.

Он удивленно оглядывает меня этим своим взглядом – якобы внимательным, выпучив глаза, – и кивает.

Но расспросить его сразу не получается. Приходится терпеливо ждать, когда он купит себе пиво в ларьке. И прямо с пивом в одной руке, с сумкой в другой и с сигаретой за ухом идет быстрым шагом вперед по линии. Я плетусь следом, едва ли не подпрыгиваю от нехороших предчувствий, а еще – от того, что идет он и вправду быстро.

Ваня идет и осматривает дома, заглядывает в окна проезжающих мимо машин.

– Ты знаешь, Юра у нас работает, да? – начинает он.

Мне хочется остановиться, остановить его, посмотреть ему в лицо, но у меня не получается это сделать, и мы идем.

– То есть он сам не торгует, а как это самое… в общем, если кто-то не хочет платить, то Юра и еще там чуваки, они приходят за деньгами.

Он наконец-то останавливается перед светофором, и я могу заглянуть ему в глаза. Но лицо у Вани очень спокойное, счастливое – как обычно; он даже не хмурится. И это на самом деле меня пугает.

– И вот тогда они э… не рассчитали просто. Юра и еще два чувака. И тот чувак, который не платил, он, короче, это. У него переломы там какие-то. Он это…

– Господи, да что?!

Загорается зеленый, и Ваня переходит дорогу, а я остаюсь стоять на месте. Потом догоняю его.

– Так что?!

– Да что ты заладил, «что» да «что»?! Помер он, ясно?!

Потом мы идем молча. Я не выдерживаю первым:

– И что теперь?

– Да там, короче. У меня же отчим подполковник МВД… надо как-то это, ну отмазать Юру, что ли.

– Как отмазать?

– Ну смотри, там либо колония, либо дурка, если что-то там такое придумать, что он не в себе был. Ну обойдется все, короче. Отчим сказал – отмажем.

– А можно его увидеть?

– Не-а, щас нельзя.

Он останавливается. Смотрит на меня сердито:

– Да и тебе-то что до этого?

Я не знаю, что ему на это ответить.

Тима 1996

– Мам, пока, я в университет! Закрой дверь.

Мама меня не слушает. Захожу в ее мастерскую, она сидит на своем маленьком стульчике и курит.

– Я пошел, говорю.

– Тима, сынок, батюшка просил котлет сегодня сделать, знаешь, этих, из курицы, как их там. Ты зайди, купи.

– Мама, а отец Борис не говорил, может, он жилье какое-нибудь себе подыщет?

Она не понимает меня, я машу ей рукой и ухожу. Закрываю сам; на внешний замок – тоже, чтобы она не смогла открыть.

Захожу в сбербанк. Конечно же очередь, ну кто бы сомневался. «Кто последний», занимаю и сажусь на диванчик. Рядом со мной сидит дедушка, он пьяный и грязный, когда он поворачивается ко мне, я невольно вжимаюсь в спинку дивана от запаха перегара.

– Я пришел снять деньги со своей карточки! – жизнерадостно говорит он. Мое лицо всегда располагает к общению, ничего не могу с этим поделать. И дедушка начинает:

– У тебя есть девушка?

Я неопределенно мычу, но он меня не слушает, ему главное – все сказать самому.

– А вот у меня есть, Наташка. Я ее бойфренд. Мне-то самому шестьдесят, а вот моей Наташке – пятьдесят пять. Во-оот. Разница в возрасте пять лет, такие дела. В наше жестокое время пять лет – большая разница, я прямо спать не могу, опасаюсь, как бы Наташка не ушла к другому хахалю, помоложе.

Моя очередь уже прошла, но дедушка вцепился в мой рукав. Сижу и слушаю.

– И потому я решил действовать незамедлительно. Сейчас сниму деньги и увезу Наташку в Рим, город любви! Там сейчас благодать, туристов нет, не сезон ведь!

Он откидывается на диванчике, как будто он уже в Риме или, как минимум, сидит в кресле самолета, летящего в Италию. Потом он принимается выворачивать карманы, и кладет мне на колени какие-то бумажки, использованные носовые платки, чьи-то визитки.

– Блин! А карту свою банковскую я того, потерял!