День мертвых

– О, превосходно. Больше всего на свете мне хотелось бы провести свой… свой отпуск в какой-нибудь тюрьме на юге.

Мардер чуть не сказал «остаток дней», но вовремя одумался.

– Угу, так вот почему ты мне и десяти слов не сказал с тех пор, как те ребята напали на нас в Жопе, штат Джорджия? Чтоб я не отрывал тебя от твоих сраных размышлений?

– Напали на нас? Напали? Ты вломился в байкерский бар и спровоцировал драку, да такую, что мне пришлось выручать тебя при помощи огнестрельного оружия, а потом разгромил на четверть миллиона…

– Во-первых, ты с кем вообще разговариваешь? С бабулей своей? «Выручил», мой друг, неподходящее слово. «Вмешался» – тут не поспорю, «раззадорил» – да. Если б ты придержал свою пушечку в штанах, через три минуты все эти конфедератские засранцы были бы в отрубе. Ты же меня видел в деле.

– Видел. Когда тебе было двадцать три, тридцать…

– Ты на что намекаешь? Что меня списывать пора? Что все, кранты мне?

Голос Скелли достиг боевого диапазона громкости, пригодного для общения на фоне пальбы из мелкокалиберного оружия, и обычные посетители «Макдака» уже таращились на них, одни с жадным интересом, другие со страхом. Пухлый юнец в белой рубашке с бейджиком на груди достал мобильник.

Мардер резко встал.

– Да, ты старпер и пустобрех. Чтобы убедиться в этом, мы сейчас поймаем такси, разыщем бильярдный клуб, и я порву тебя в «девятку», пока Боб будет чинить мою пролетарскую колымагу.

– Размечтался, – сказал Скелли.

Вообще-то, Мардер лучше играл в пул, но за минувшие годы Скелли выходил победителем в большинстве случаев просто потому, что сильнее его хотел победить. Они условились сыграть одиннадцать партий, перевес в две победы – выигрыш, и Мардер затянул матч до двадцати трех партий, наслаждаясь все возрастающим беспокойством друга, но на последней расслабился и дал себя обыграть, получая не меньшее удовольствие от мальчишеского триумфа на лице Скелли. Сам он не отличался азартностью, хотя теперь подумывал временами, а не предстоит ли ему в оставшиеся дни схватка, ради победы в которой стоит отдать все, что у него есть. Было бы интересно.

В ресторанчике чуть дальше по шоссе подавали блюда из морепродуктов. Туда они и отправились и побаловали себя дарами моря, приготовленными по каджунским[17] рецептам, то есть сытно и со специями. Когда с этим было покончено, Мардер сказал:

– А почему бы тебе не позвонить Бобу и не спросить насчет грузовика? Он обещал в половине шестого.

Скелли покорно извлек свою дорогостоящую кирпичину и связался с мастером, потом вызвал такси. Боб оказался настоящим художником по части шпатлевки и краски. Все дыры были аккуратно заделаны, стеклянные секции либо заложены, либо заменены. Происхождение пулевых отверстий Боба не интересовало. Когда Скелли при нем поменял номера «Форда» на луизианские, он также не произнес ни слова.

В отличие от Мардера.

– Что за херня, позволь спросить?

– Небольшая подстраховка, так сказать. Как ты сам заметил, существует вероятность, что мы повредили кое-какое имущество этих фашистов, устроили пожар и так далее. Я подумал, что слушок мог дойти и до полиции.

– Где ты раздобыл номера?

– У одного знакомого.

– У знакомого? У какого еще?

– У того, который торгует поддельными номерами. Большего тебе знать не надо, Мардер. Выкинь из головы. Все документы в бардачке, оформлены на твое имя и так далее. Ну что, мы едем – или как?

После этого – бесконечные просторы Техаса. Мардер ехал всю ночь, периодически сворачивая с магистрали, чтобы перекусить в каком-нибудь местечке подальше от ресторанных сетей. Иногда попадались уютные заведеньица – например, китайский ресторанчик, в котором, удивительное дело, с нуля готовили вкуснейшие яичные роллы, а еще в одной забегаловке – божественные булочки. К западу от Сан-Антонио еда все более походила на мексиканскую, но все-таки не превращалась в нее. Мардер понял, что изголодался по блюдам, которые готовила когда-то его жена, – по кухне ее родной земли, куда он сейчас и направлялся.

Со времени его предыдущей поездки страна изменилась. Многие городки, которые в семидесятые выглядели процветающими и довольными собой, заметно истощали: витрины опустели, экономику душили отток населения, банкротство мелких фермеров и гипермаркеты. Общественная жизнь замыкалась в основном на футбольных командах из местных школ – на водонапорных башнях, на кирпичных стенах невысоких зданий, опаленных солнцем, висели большие щиты: ВПЕРЕД, «ПУМЫ»!», «ВПЕРЕД, «ЯСТРЕБЫ»!», «ВПЕРЕД, «БУНТАРИ!». На пыльных улочках городов, названных в честь пионеров и скотоводов девятнадцатого столетия, в честь героев Гражданской войны, теперь можно было встретить лишь немногих потомков этих мужей, куда больше попадалось смуглых людей и вывесок на испанском. Индейцы потихоньку возвращали свою землю, потому что у белых было все, кроме детей, а те, что были, хотели жить так, как показывают по телевизору, а не так, как живут в маленьких американских городках.