День мертвых

– Вообще-то, если хотите еще какое-то время протянуть на этом миленьком курорте, то вам не обойтись без информации о действующих тут силах. Мне кажется, мы могли бы заключить сделку.

– Замечательно, только ваши сведения наверняка ценнее и обильнее моих. Сделка не особо честная.

– Посмотрим. И называйте меня Пепа, как все остальные. Сеньора Эспиноса – это моя мать.

– Понимаю. Ну и как же поживает ваша мама, Пепа?

– Отлично. Работает в министерстве культуры, а старую одежду отдает служанке. Образец социально ответственной дамы-буржуа.

– А ваш отец? Тоже из образцовых?

– Да. Это же Сесар Теодор Эспиноса.

– Тот самый архитектор?

– Тот самый. Он много путешествует и всегда щедр к своей жене и всем любовницам. О лучшем отце и мечтать нельзя.

– Чувствую сарказм.

– Правильно чувствуете. Меня воспитывали в изоляции от реальной жизни моей страны. Когда я выросла, то решила все изменить и жить в настоящей Мексике, а не в глобализированной верхней прослойке, и если получится, стать журналистом и ткнуть людей моего класса носом в проблемы их несчастной нации.

– Ну и как вас принимают?

– С равнодушием. Когда я начала играть в сериале, разразился скандал; когда стала журналисткой, специализирующейся на наркотической теме, громыхнуло еще сильней – хотя куда уж, казалось бы. Мамины друзья при ней обо мне не говорят, как будто я шлюха из квартала красных фонарей. Отец находит мои игры с журналистикой забавными и постоянно интересуется, когда я наконец заброшу эту чепуху и выйду замуж.

Она допила «Маргариту» и взяла кувшин, как будто хотела налить еще, потом решительно поставила обратно на жестяной столик. Ее стакан так и остался пуст.

– Пожалуй, теперь вы знаете обо мне достаточно. Ах, вот еще что: я презираю Америку. Презираю вашу политику в плане иммиграции и наркотиков, ваше невероятное лицемерие, ну а большинство американцев, по-моему, ведут себя в точности так, как и ожидаешь от граждан такой омерзительной и хищнической страны. А теперь расскажите мне, зачем приехали в Плайя-Диаманте. Только без цитат из «Касабланки», будьте так добры.

– Какая жалость. А я как раз хотел открыть бар и назвать его «У Рика»[66]. Хотя можете так меня и называть, раз уж мы с вами теперь на дружеской ноге. Почему я здесь? Если вкратце, то отсюда родом была моя покойная жена. Я привез ее прах, чтобы похоронить в фамильном склепе в Ла-Уакане. Кроме того, мне хотелось отдохнуть. И, в отличие от вас, я люблю ближнего своего. Я люблю Мексику со всем, что в ней есть хорошего и плохого. Люблю так, как только изгнанник может любить свою страну, хотя это и не моя страна. Я выкрал отсюда свою жену и потом всю жизнь жалел, потому что это был эгоистичный поступок. Потому-то, решив уйти на покой, я приехал сюда.

– Только захватили с собой снаряжения на маленькую армию, а также убийцу-подручного, занятого в «охранном» бизнесе. И пушку в придачу. Мне кажется, вам стоит придумать что-нибудь поизобретательней.

Мардер рассмеялся.

– Ну что тут скажешь? Скелли увязался за мной без всякого приглашения. Вот его и спрашивайте, что он здесь забыл и зачем приволок свою пушку.

– Может, и спрошу. Почему вы купили именно этот дом?

– Он был выставлен на продажу, причем за разумную цену. Даже за смешную.

Девушка пристально посмотрела на него.

– Любопытно. О причинах своего приезда вы лжете, но насчет дома честны. Позвольте спросить вот что: с тех пор как вы приехали сюда, вам кто-нибудь угрожал? Конечно, если не считать сегодняшних событий – полагаю, это уже из-за меня.

– Да. Сегодня днем приходили люди и велели нам проваливать отсюда.

– Вам известны их имена?

– Да. Гаско и Крусельяс. Они сказали, что работают на Сервандо Гомеса.

– В таком случае у вас проблемы не только с Ла Фамилиа, но и с Лос Темплос. Не хотела бы я быть вашим страховщиком.

– А Лос Темплос – это…

– Дочка Ла Фамилиа. Уж кто они-то такие, вы знаете, правда?

– Наркокартель.

– Больше чем наркокартель. Наркокартель с религиозными притязаниями. Только этого Мексике и не хватало – еще одного кровожадного культа, оправдывающего свои преступления велениями Господа.

– Они и вправду верующие?

– В Мексике верующих нет. Ну да, попадаются набожные старушки, но за вычетом их церковь всегда была жульнической конторой, чья цель – отвлекать людей, чтобы правители могли невозбранно их грабить. Тут то же самое.

– Я верующий, – кротко сказал Мардер.

Кажется, она его слова не восприняла.

– В случае с Ла Фамилиа один из первых jefe наткнулся на книжку какого-то американского евангелиста с бредом насчет того, как стать героем-христианином, и теперь они все ее читают и цитируют при совершении убийств. А убийства, соответственно, объявляются Правосудием Господним.

– Это те ребята, что с большими распятиями и браслетами-четками?

– Да. Тонкие различия между христианскими сектами от них ускользают. Так или иначе, возникает вопрос: откуда столько жестокости в заурядном курортном городишке?

– Надеюсь, вопрос риторический.

Фыркнув, Пепа закатила глаза.