День между пятницей и воскресеньем

— Ты чего это, мать? — удивился Петр Васильевич. — С чего это такие строгости? Девка на выданье. А брошь наша, семейная, от моей матери еще, ценная, с царских времен. Пусть наденет похвалиться.

— Нечего ею хвалиться! — опять отрезала Фаина. — Нечего ее таскать! Вещь дорогая! Там одних каменьев и жемчуга сколько! А если потеряет?

— Да как я потеряю? — топнула новым сапожком Майя. — Там же замочек! Я аккуратно прицеплю, а потом опять в шкатулку под ключ и спрячу. Ну, не веришь — пришей ее ко мне!

— Я сказала нет, значит нет! — снова крикнула Фаина.

Николаю стало интересно, он бросил ботинок и, тихо пройдя в коридор, заглянул в комнату, где и разыгрывалась драма. Никогда он не слышал, чтобы Фаина так распалялась, обычно она как раз сдерживала все ссоры и сглаживала все конфликты.

— Брошь дорогая, а ты раззява, Майка. Вас вон сколько, я хотела потом из нее вам каждой по паре серег заказать, как раз собиралась ее к ювелиру в город свозить. Чтобы каждой от бабушки приданое. Так ведь мы хотели, Петя? Мы ведь с тобой говорили.

— Да я не помню, — снова отмахнулся Петр Васильевич. — Мне эти ваши бабьи цацки — еще не хватало об них голову морочить. По мне, так главное — чтобы в семье оставалась, а носите хоть по очереди, хоть все сразу, хоть на серьги пилите.

— Ну, вот пока не распилили, я и надену на именины, на смотрины!

— Пускай наденет, папа, — закричали остальные девицы. — Пускай! Сваты увидят, точно замуж позовут.

— А то без брошки ее не высватать, — ехидно добавила Рая.

— А тебя и с брошкой никто не берет! — завизжала в ответ Майя.

— Так, ну-ка, заканчивайте мне тут споры ваши, а то крику прям как в курятнике, аж уши заложило, — пробасил Петр Васильевич. — Мать, неси шкатулку. Я сказал — пусть наденет. Заодно и я материным наследством полюбуюсь. Давно не доставали. Ох, гордилась бы бабка ваша сейчас невестами такими, ох, радовалась бы…

Однако Фаины вдруг и след простыл, она как будто растворилась. Коля видел, что она юркнула в дальнюю комнату, но ему трудно было разглядеть, что там происходит.

— Мать! — снова крикнул Петр Васильевич. — Да что такое? Неси, говорю, шкатулку с брошкой.

— Я сама принесу! — Майя бросилась на шею к отцу и расцеловала его в обе щеки. — Папа, спасибо! Самый добрый, самый лучший папочка.

Коля решил, что ничего интересного больше не будет, да и все эти чужие невесты и семейные драгоценности не очень его интересовали, его собственное единственное сокровище — с трудом накопленные деньги в жестяной коробке — было давно разорено. Он вернулся в сени, забрал ботинки, вышел во двор, пристроился на чурбаке и снова стал аккуратно латать дыру — у ботинок были все шансы верой и правдой послужить ему этой зимой. Раньше их носил кто-то из Фаининых братьев, а теперь по доброте отдали Коле. Отличные ботинки. А если еще намотать портянок или попробовать выпросить у Фаи шерстяные носки — можно будет ходить как кум королю.

Только он расплылся в улыбке от собственных мыслей, как дверь хозяйского дома вдруг распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Во двор вылетел разъяренный Петр Васильевич, а за ним высыпались все его женщины, даже орущая Сашка на руках у перепуганной Тани. Кричали все одновременно, Майя заливалась слезами, а Фаина была такой бледной, что Коля даже испугался — он никогда ее такой не видел. По крикам, слезам и обрывкам фраз, было совершенно понятно: случилось страшное — бабкина брошь пропала.

— Может, это тоже молдаване? — кричала Рая.

— Хватит все на них валить! — визжала Римма. — Брошку потом еще сто раз доставали! Уже когда и духу их тут не было.

— Зачем доставали? Кто доставал? Кто взял? — гремел Петр Васильевич.

— Я шкатулку доставала на той неделе, мне наперсток был нужен. Я не виновата, что он тоже в той шкатулке лежит. И все на месте было. Брошка там лежала. Я потом наперсток тоже на место положила, ключиком закрыла, ключик маме отдала, — отрапортовала Таня.

— Кто тут вор? — ревел Петр Васильевич. — Кто в своем доме ворует? Признавайтесь! Не то всех выпорю, неделю сидеть не сможете!

— Зачем нам воровать? — рыдала Майя. — Мне особенно! Меня сватать придут! Стала бы я?

— И то правда, папа, — кричала Римма, — что ты на нас всегда, будто мало тут всех разных шляется!

— Никто тут не шляется!

— А я думаю, это залез кто-то! У сестер, вон, языки без костей, вот и растрепали про брошку на гулянках. А кто-то прослышал и влез к нам.

— Да не влезет к нам никто! После молдаван дом всегда под приглядом. А если все уходим, я Узора спускаю. Узор на клочки всякого чужого порвет! Любого!

— Может, в милицию надо?

— Да что там твоя милиция!

— Может, куда переложили и забыли?

— Никто ее никогда не перекладывал! Украли ее.