День между пятницей и воскресеньем

— Конечно, нужен, Коль, ну чего ты завелся. Вы всю жизнь вместе прожили, детей вырастили, внуки у вас. Как она без тебя? Ты для нее скала и опора. Вы же с ней, как там… одна сатана. Не, не то… во, вспомнил, едина плоть!

Николай долго молчал, сделал еще пару глотков, а потом сказал:

— Знаешь, она ведь никогда не раздевалась при мне. Представляешь?

— Чего? Не понял. Ты за всю жизнь не видел свою жену голой?

— Видел голой. В больнице и под душем. Я не про то вообще.

— А про что?

— Она никогда при мне не раздевалась для меня. Спать всегда ложилась или, как капуста, в этих кружевах гадостных, в пеньюарах своих, или в пижаме. Под одеялом и в темноте все это снимала, если мы это… А по молодости раздевалась, только если свет выключить. Никогда при мне. Вот чтобы так, честно, мол, вот она я, смотри, я твоя. Твоя жена… Так ведь должно быть? Ведь так?

Они опять замолчали. Потом Николай хлопнул себя по коленке, поднялся и сказал:

— Пошли, дружище, пройдемся и по номерам уже, наверное. Завтра с утра пораньше встать надо.

— Это еще зачем? — удивился Леонид.

— Да как же ты забыл? Завтра с утра волейбол!

— Ты собрался играть в волейбол?

— Да!

— Да там самому старому игроку лет двадцать пять, Коля, побойся бога! И перелома шейки бедра!

— А я люблю играть в волейбол! Меня взяли в команду!

— Курам на смех тебя взяли…

— Прекрати меня оскорблять! Я хочу играть в волейбол. И буду играть в волейбол. И не смей мне запрещать.

— Да я и не собирался тебе запрещать, да пожалуйста! Как я могу запрещать человеку свернуть себе шею, если ему так хочется свернуть себе шею, да сворачивай, пожалуйста. Я твой друг, и я во всем тебя поддержу.

— Вот именно! Вот это я и хотел от тебя услышать!

— И буду катать тебя потом в инвалидном кресле! Это даже хорошо, ты знаешь. Мне это даже на руку. Юные красавицы падки на мужчин, которые ухаживают за детьми и инвалидами.

— Да пошел ты, Леня!

— Ну все, не буду, не буду, может, обойдется и без кресла.

— Вот то-то.

— Может, просто костылей хватит. Ты, кстати, сейчас посмотри в интернете, как по-турецки будет «костыли».

— Дурак!

— Дурак, Коленька, это по-турецки «автобусная остановка», а вовсе не костыли. Ничего-то ты без меня не знаешь. Пропадешь ты тут без меня. Ладно, придется переться с тобой завтра на твой волейбол…

Так они и шли от моря по сосновой аллее, залитой лунным светом, два старых друга, потихоньку бранились, сердились и подшучивали. Над собой, над временем и над завтрашним днем, который тоже собирался над ними подшутить…

Лидочка. Сейчас

— Бабуль?

— Что, моя милая?

— А сколько тебе было лет, когда ты в первый раз влюбилась?

— Семнадцать.

— А дедушке?

— Что дедушке?

— Дедушке тогда сколько было лет?

— Дедушка был старше меня на одиннадцать лет. Значит, когда я в первый раз влюбилась, дедушке было двадцать восемь. Видишь, я отлично считаю, а твоя мать не верит.

— Когда вы в первый раз встретились с дедушкой, ему было двадцать восемь?

— Когда мы в первый раз встретились, мне было уже девятнадцать. Дедушке было тридцать.

— Подожди, так в первый раз ты влюбилась не в дедушку?

— Нет.

— Ух ты! А в кого?

— Я не помню.

— Ну, ба… Так нечестно! Все ты помнишь!

— Конечно, помню. Просто есть вещи, которые тебе знать не нужно.

— Да как же не нужно? А кому же их еще знать, как не мне, я же твоя старшая и единственная внучка. Значит, твои любовные секретики — это мое законное наследство! Ну, расскажи! Ну, бабуль!

— У меня есть еще и другие внуки. Но ты права, они мальчики. Кажется, так. Маленькие мальчики… — Лидия Андреевна остановилась и задумалась. Они с Ниной гуляли по дорожке среди высоких сосен. — У меня ведь есть внуки — мальчики? Или это один мальчик? Почему у меня в голове они на одно лицо, эти внуки?

— Потому что они и есть на одно лицо. Ба, они же близнецы. Мотька и Митька.

— Ах, ты, господи. Точно, Матвей и Дмитрий. Вот попробуй тут не сойди с ума с вами, когда полный дом детей на одно лицо. А я уж подумала, опять какой-то провал. Помню одного. А это Мотя и Митя. Одинаковые дети… Ну, с другой стороны, знаешь, и удобно. Одного запомнила, и хватит.

— Бабу-у-уль…

— Что, моя милая?

— Ну, ты же обещала. Ну, ба!

— Не бабкай, Нина. Какая ты шантажистка, однако! Это у тебя не от меня, точно не от меня. Я ничего не обещала. Я сказала, что не помню.

— Ну как можно не помнить свою первую любовь? И почему вы расстались? И почему ты вышла замуж за дедушку?

— Твой дедушка был прекрасным человеком. Прекрасным!

— Я знаю. А тот человек?

— Какой?

— В которого ты влюбилась сначала?

— Почему сначала? Нельзя быть влюбленной сначала, влюбленной потом, после, затем и в конце концов. Если влюбилась, то влюбилась. Это состояние про сейчас, а не про «сначала, потом, затем, в заключение». Тогда я влюбилась. Случилось со мной, да… Но я совсем ничего про это не помню. Ни-че-го. Так что отстань.

— А как он выглядел?

— Красивый, с голубыми глазами.

— Видишь, ты помнишь.

— Противная девчонка. Не помню!

— Ну, ладно, ладно. Про прошлое ты не помнишь, но ты хоть знаешь, где он сейчас?