Суд был в том же составе, что и во время прошлого разбирательства: по левую руку от Николая Александровича — Нина Васильевна Ермачева, учительница истории, по правую — Василий Сергеевич Постников, начальник отдела проектного института. Обвинителем по делу Печерникова был Мончиков, огромный, грузный человек, более тридцати лет проработавший в районной прокуратуре и гордившийся тем, что отказался от карьеры, выбрав скромное и честное служение правосудию в родном городе. На адвокатском месте перед судейским столом восседал защитник Петушков, считавшийся в городе крупным юристом и взявшийся защищать Печерникова только потому, что обвинителем был Мончиков. Борьба между ними имела давние корни и доходила иной раз до курьезов.
Теперь они сидели друг против друга, раскладывали бумаги и время от времени тихо пикировались, сохраняя внешнюю невозмутимость. Все это придавало некий остренький привкус сухой, однообразной работе судьи и вызывало у Николая Александровича внутреннюю усмешку. Сам он был человек весьма покладистый, спорил редко, и не потому, что боялся испортить с кем-то отношения, отнюдь нет, просто он хорошо чувствовал настроение в суде и нехитрыми дипломатическими приемами добивался единодушного решения в девяноста случаях из ста. В остальных десяти случаях он пускал дело на самотек и брал сторону того, кто проявлял большую настойчивость.
Продавщицы одна за другой отдали ему свои паспорта и покинули зал до специального приглашения. Когда очередь дошла до Касьяновой, она расплакалась и кое-как, сквозь слезы, сказала, что паспорта у нее нет, на обмене. Николай Александрович скосился на Ермачеву, потом на Постникова, дескать, нет ли у заседателей возражений против того, чтобы допустить свидетельницу к показаниям, и жестом указал ей на дверь, что означало: согласны, иди, жди вызова. Касьянова, по-старушечьи горбясь, уплелась в коридор.
— Свидетельница… Деревня! — объявил Николай Александрович, паузой обыграв необычную фамилию. — Анна Тимофеевна, — прибавил он, помолчав в задумчивости. «Деревня, Деревня…» — повторил он про себя, снова пытаясь припомнить, где, когда, при каких обстоятельствах встречался ему человек с такой фамилией. С того самого дня, как познакомился с делом Печерникова, фамилия Деревня частенько приходила ему на ум, как бы поддразнивая его и вызывая какое-то смутное неприятное чувство. В том, что фамилия эта была ему знакома, теперь он уже не сомневался.
Старуха в первом ряду поднялась, всхлипнула, приглушив платочком стон, пошла на нетвердых ногах, неся перед собой в дрожащей руке паспорт. Она шла прямо к Николаю Александровичу, и глаза ее, красные, заплывшие от слез, двумя щелочками глядели на него. «По какому же делу проходил этот Деревня?» — подумал Николай Александрович, испытывая досаду от того, что нужное не вспоминалось. Впрочем, немудрено: за четверть века работы в судебных органах через его руки прошло такое количество людей, что, наверное, из них составилась бы не одна дивизия…
Процедура суда требовала всего внимания, и, так и не вспомнив, откуда знает редкую фамилию, Николай Александрович взял у старухи паспорт и повел заседание в обычной своей энергичной манере.
За полтора часа работы суд заслушал показания представителя администрации универмага, свидетелей, профсоюзного деятеля автохозяйства, защитника. Картина преступления была ясна до последнего штриха.
В конце прошлого года Печерников, получив казенную грузовую машину, решил подзаработать «левыми» перевозками по городу, но в первый же вечер разбил ее, налетев на столб. Ущерб от аварии составил сумму в четыреста восемьдесят рублей с копейками. Внести эти деньги сразу он не мог, так как зарплата была невелика, а помочь было некому: бабушка — пенсионерка, еле сводила концы с концами, мать находилась на излечении в наркологическом диспансере, отец — перекати-поле — давным-давно вообще не подавал о себе вестей. Автохозяйство пожалело Печерникова, в суд подавать не стало, но пригрозило, что подаст, если за полгода стоимость ремонта не будет возмещена. Часть долга выплатил он сам из своей зарплаты, часть погасил профсоюз безвозмездными ссудами, оставшуюся часть помогла вернуть Касьянова Тамара, официантка, бывшая с ним в близких отношениях и ожидавшая от него ребенка.