День Муравья

158. ЭТО ОНА

— Вы меня узнали?

Жак Мелье был в этом уверен.

— Вы… Жюльетта Рамирез, кандидатка-звезда из «Головоломки для…

— …ума», — завершила Летиция.

Журналистка пыталась определить связь между чемпионкой по загадкам, фальшивым Дедом Морозом и стаей муравьев-убийц.

Жюльетта Рамирез была явно на грани нервного срыва, и полицейский, привыкший к очным ставкам, старался успокоить ее.

— Знаете, мы обожаем эту передачу! Ее загадки не такие простые, как кажется. Она учит по-другому смотреть на мир. По-другому мыслить.

— По-другому мыслить! — выдохнула мадам Рамирез и, уже не сдерживаясь, зарыдала.

Без макияжа, непричесанная, в старом халате вместо хорошо скроенных платьев в горошек, она выглядела немолодой и измотанной, совсем не такой, как на голубом экране. Блистательная кандидатка оказалась обычной женщиной средних лет.

— Это мой муж, Артур, — сказала она и указала на лежащего на кровати человека. — Это он «повелитель» муравьев. Но во всем виновата я, и только я! Теперь, когда вы нашли нас, нет смысла скрывать правду. Я все вам расскажу.

159. ОБЪЯСНЕНИЯ

— Николя, мне надо с тобой поговорить.

Ребенок опустил голову, ожидая отцовской кары.

— Да, папа, я плохо себя вел, — покорно сказал он. — Я больше не буду.

— Я хочу поговорить не о твоих выходках, — спокойно ответил Джонатан. — А о нашей жизни здесь. Ты решил продолжать «нормальную», если можно так выразиться, жизнь, а мы решили вести «муравьиную» жизнь. Некоторые считают, что ты должен был присоединиться к нашим сеансам приобщения. Думаю, мы должны сначала рассказать тебе о нашем состоянии, потом предоставить тебе свободу выбора.

— Да, папа.

— Тебе понятно, чем мы занимаемся?

Опустив глаза в землю, ребенок пробормотал:

— Вы садитесь в круг, поете хором и все меньше едите.

Отец был терпелив.

— Это всего лишь внешняя сторона того, что мы делаем. Есть и другая. Скажи мне, Николя, сколько у тебя чувств?

— Пять.

— Каких?

— Зрение, слух… э, осязание, вкус и обоняние, — отчеканил мальчик, как на школьном экзамене.

— А еще? — спросил Джонатан.

— Это все.

— Очень хорошо. Ты назвал мне пять физических чувств, которые отражают физическую реальность. Но существует и другая реальность — психическая, и ее тоже можно ощутить пятью чувствами, только психическими. Пользоваться пятью физическими чувствами, это все равно что пользоваться только пятью пальцами левой руки. Почему бы не использовать также и пять пальцев правой руки?

Николя был озадачен еще больше:

— А что это за пять других, «пси-хи-чес-ких», как ты говоришь, чувств?

— Волнение, воображение, интуиция, совесть и вдохновение.

— Я думал, что я мыслю только головой.

— Нет, есть множество других способов мыслить. Наш мозг как компьютер, его можно запрограммировать, и он будет делать фантастические вещи, о которых мы имеем слабое представление. Это наш инструмент, но использовать его на полную мощность мы еще не научились. Сейчас мы используем его всего на 10%. Возможно, через тысячу лет, мы сможем использовать его на 50%, а через миллион лет — на 90%. В своем интеллектуальном развитии мы младенцы. Мы не понимаем и половину того, что происходит вокруг нас.

— Ты преувеличиваешь. Современная наука…

— Ну нет! Наука — это ничто. Она привлекает только тех, кто ничего не понимает. Настоящие ученые знают, что ничего не знают, и чем дальше мы продвигаемся вперед, тем сильнее ощущаем свое незнание.

— Но дядя Эдмон знал, он…

— Нет. Эдмон только обозначил нам путь к освобождению. Он учит задавать вопросы, но не дает ответов. Когда читаешь «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», поначалу кажется, что мир становится понятнее, но потом начинает казаться, что не понимаешь уже ничего.

— А мне кажется, что я понимаю, о чем эта книга.

— Значит, тебе очень повезло.

— Он рассуждает о вселенной, о природе, о муравьях, о поведении в обществе, о противостоянии, о народах Земли… Там есть загадки и даже кулинарные рецепты. Когда я читаю эту книгу, я чувствую себя мудрым и всемогущим.

— Тебе и в самом деле повезло. А я чем больше ее читаю, тем отчетливее осознаю, насколько все непонятно и насколько мы далеки от поставленных целей. Нам уже не в состоянии помочь даже эта книга. Это всего лишь череда слов, сложенных из букв. Буквы — это рисунки, а слова — это попытка воспроизвести предметы, мысли и живые существа через обозначения. Слово «белый» имеет свою собственную вибрацию, но в других языках для обозначения «белого» есть другие слова: white, blanco и так далее; это доказывает, что одного слова «белый» не достаточно для определения белого цвета. Слово — это приближенное значение, изобретенное неизвестно когда и неизвестно кем. Книги — это определенная последовательность слов, книги — череда неживых символов, череда приближенных значений.

— Но «Энциклопедия относительного и…»

— «Энциклопедия» — ничто по сравнению с прожитой жизнью. Ни одна книга не выдержит сравнения с мгновением размышления над реальным событием.

— Я не понимаю твою тарабарщину!

— Извини, я слишком тороплюсь. Я говорю с тобой, и ты меня слушаешь, а это уже немало.