Читаем День народного единства: биография праздника полностью

День народного единства: биография праздника

Василий Александрович Токарев , Вячеслав Николаевич Козляков , Игорь Львович Андреев , П. А. Михайлов , П Михайлов , Юрий Моисеевич Эскин

По времени своей премьеры фильм «Минин и Пожарский» как бы оправдывал советское вторжение 1939 г. и наводил на мысль, что Польшу постигло историческое возмездие за интервенцию начала XVII в. Советские рецензенты поспешили породнить события Смуты и польской кампании 1939 г., назвав последнюю историческим финалом «надменных и заносчивых польских панов», а польский генералитет во главе с Рыдз-Смиглы – «достойными потомками полковника Струся!..» [6]. «Когда смотришь этот фильм, – писал молодой прозаик Б. Ивантер, – невольно приходят на ум исторические параллели. Сравнивая происходившее в прошлом бегство крылатых польских гусаров от объединившегося народа с бесславным концом Польского государства в наши дни, видишь, что за 300 лет гоноровая шляхта ничего не поняла и ничему не научилась. Разве только сменила умелого полководца Ходкевича на бездарного Рыдз-Смиглы» [20]. «Славные традиции боевого прошлого русского народа воплощены в освободительной борьбе Красной армии на фронтах Западной Украины и Западной Белоруссии, – с удовлетворением констатировал один из рецензентов «Минина и Пожарского». – От хваленой «доблести» и спеси польской военщины, как и три века назад, не осталось и следа» [36, 34]. На страницах «Литературной газеты» утверждалось на примере Смутного времени, будто «…у польского панства с давних времен ничего не было за душой, кроме позолоченной мишуры, и что панское воинство разлетелось в прах при первом натиске мужественных людей. История подтвердила это и позже, когда незадачливые паны пытались двинуться на нашу территорию в 1920 г., подтвердила это и в сентябре нынешнего года, когда польские части бежали без оглядки от Красной армии» [22].

Советско-польские отношения второй половины 30-х годов развивались в режиме конфронтации, и сталинское руководство торопилось реконструировать историю русско-польских отношений как перечень польских обид и мщения за них. Оказалась востребованной память о русских воителях, устоявших перед польским мечом. Советская власть по собственному почину «переаттестовала» предводителей Второго ополчения Минина и Пожарского из «контрреволюционеров» в народные герои и уравняла их в исторической памяти с предводителем народного восстания Болотниковым. Марксистская историческая наука, по словам историка Н. Дайри, отныне рассматривала Минина и Пожарского «как национальных героев, руководивших народным движением за изгнание польских и шведских интервентов» [15, 48]. Подчеркивалось, что Минин и Пожарский, объединившие различные социальные группы в борьбе за независимость Родины, не проводили крепостнической политики.

В течение двух-трех лет (1936–1938) кардинально изменилась историографическая ситуация. С некоторыми оговорками советские историки возвращаются к прежним либеральным оценкам Смутного времени как эпохи консолидации общественных сил и патриотического народного движения против польских интервентов – «старых врагов Русского государства». Народное движение 1612 г. приобретает некую просоветскую перспективу. Вместе с историками советские писатели, кинематографисты и служители Мельпомены возвращают Минину и Пожарскому заслуженное уважение советских потомков. Художественная проза, спектакли и фильмы привносят в мировоззрение советских людей понимание того, что история отнюдь не сводится к социальной борьбе, что, помимо пролетарской солидарности, существуют другие ценности, например национальные. Не случайно на карикатуре Кукрыниксов «Речь юбиляра», напечатанной в журнале «Крокодил» в 1937 г., шляхтич-интервент 1612 г. соседствовал с «белополяком» 1920 г. Русская Смута превратилась в патриотический эпос. С другой стороны, принятая тогда форма освещения истории Смуты и перенос акцента на освободительную борьбу с польскими и шведскими интервентами ретушировали проблему политической и социальной ответственности властьимущих и привилегированных групп за допущение общенационального кризиса.