День народного единства: биография праздника

Вопрос о причастности патриарха Гермогена к делу создания ополчения, несмотря на свою очевидность, относится к числу спорных тем истории Смуты [62, 33$; 29, 22–26]. Независимо от того, писал или не писал патриарх Гермоген призывные послания (а какая-то переписка все-таки была, например с рязанским архиепископом Феодоритом), именно его открытое неповиновение польско-литовским властям и их русским сторонникам обозначило возможный выход из тупика.

Патриарха Гермогена не послушали летом 1610 г., при низложении с престола царя Василия Шуйского, и в дальнейших контактах с гетманом Станиславом Жолкевским, грубо указав ему, чтобы не вмешивался в земские дела. Поэтому у него были все основания для обид на Боярскую думу, которая продолжала держаться буквы договора (уже успевшего превратиться в фикцию) о призвании королевича Владислава. Патриарх решительно отказался от того, чтобы вместо королевича передать русский престол королю.

Под Смоленском передавали слова патриарха Гермогена: «Легко теперь этих поганых и разбойников истребить можем, когда у нас согласие будет и один только в земле неприятель» [62, 325]. Не были, видимо, эти речи тайной и в самой Москве, а также за ее пределами. Из Переславля-Рязанского воевода и думный дворянин Прокофий Ляпунов тоже обращался к Боярской думе с посланием, чтобы она прямо объявила, ожидается или нет приезд королевича Владислава, и не соглашалась на передачу русского престола Сигизмунду III [62, 332]. Следующим шагом стал отказ воеводы Ляпунова в конце 1610 г. присылать в Москву так необходимый столице рязанский хлеб. Собранные доходы тоже оставались в его распоряжении, и он использовал их на земское дело, начав выяснять, кто еще готов, как и он, до конца воевать против польского короля и его сторонников в Москве.

Московских бояр такая перспектива очень пугала, и они сообщали Сигизмунду III под Смоленск, что Прокофий Ляпунов «воевод и голов с ратными людьми от себя посылает, и городы и места заседает, и в городех дворян и детей боярских прельщает, а простых людей устращивает и своею смутою от вашей государской милости их отводит; а ваши государские денежные доходы и хлеб всякой збирает к себе» [53, 215]. Опять попытались повлиять на патриарха Гермогена, чтобы он остановил рязанского строптивца. Однако это обращение достигло противоположного результата.

Патриарх Гермоген говорил: «…а к Прокофью Ляпунову стану писати: будет королевич на Московское государство и крестится в православную християнскую веру, благословляю его служить, а буде королевич не крестится в православную християнскую веру и Литвы из Московского государства не выведет, и я их благословляю и разрешаю, кои крест целовали королевичю, идти под Московское государство и померети всем за православную християнскую веру» [37, 106].

Патриарха Гермогена в Москве теснили и держали под подозрением, но в итоге под Смоленском решили, что надо использовать его авторитет в своих целях. В марте 1611 г. канцлер Лев Сапега отправил к нему официальное посольство во главе с Адамом Жолкевским (племянником гетмана Станислава Жолкевского) говорить «о делех всего государства Московского» [52, 264–265]. Никакого разговора о «добрых делах» в итоге у этого посольства не получилось, так как развитие событий привело к страшному пожару в Москве 19 марта 1611 г. и открытой войне с войсками Первого ополчения, подошедшего к столице. В тот момент даже сам гетман Жолкевский, полностью утративший доверие московских бояр, ничего бы не мог поправить, не говоря о его племяннике. Он писал об этом так: «У Москвы не имею уважения, так как ничего не сделано из того, что я обещал» [62, 366].

Переславль-Рязанский и Нижний Новгород, первыми начавшие движение по созданию земского ополчения, заключили договор о совместных действиях около 31 января 1611 г. Им нужно было только вспомнить недавние времена борьбы с тушинцами и поддержку, оказанную рати князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. Снова служилые и посадские люди, представители всех «чинов» действовали рядом друг с другом, самостоятельно определяя, что делать дальше, чтобы решить главный династический вопрос. К движению быстро присоединились и другие замосковные[4] и украинные[5] города.

Вокруг городовых воевод, отказавшихся от поддержки королевича Владислава, объединялись местные посадские «миры», дворяне и дети боярские, другие служилые люди. Надо хорошо представлять переворот, совершившийся в умах людей, в обычное, «несмутное» время редко покидавших свои посады и уезды (за исключением городового дворянства, которому такая служба была привычна). Должны были сложиться чрезвычайные обстоятельства, побуждавшие людей действовать именно таким образом. Отнюдь не случайно в агитационных грамотах начала движения ссылались на призыв патриарха идти под Москву к концу зимы, чтобы авторитетом «земли» повлиять на выполнение обещания о новом царе.