День народного единства: биография праздника

19 марта 1611 г., в день страшного пожара Москвы, у русских публицистов появилась своя дата, от которой они отсчитывали «конечное разорение» Московского государства. Отряды Первого ополчения уже были на подходе к Москве, видели всполохи подожженного города и встречали на дорогах спасавшихся погорельцев. Это была упреждающая месть неуютно чувствовавшего себя в столице польско-литовского гарнизона во главе с Александром Госевским. Что мог сулить приход земского ополчения нескольким тысячам поляков и литовцев, расположившимся полками в Кремле, Китай-городе и Белом городе, было очевидно. Ротмистр Николай Мархоцкий, как опытный военный, запомнил диспозицию и правдиво написал, что в последнее время польско-литовский гарнизон уже «не очень полагался на свои силы, которые были слишком малы для города в сто восемьдесят с лишним тысяч дворов» [30, 88]. Но случай отменил все расчеты: долго копившееся недовольство самоуправством иноземных гостей, превратившихся в единственных хозяев, прорвалось во время рядового дела по установке пушек на Львиные ворота Китай-города 19 марта 1611 г. Сказалось и ожидание прихода ляпуновского ополчения, слухи о котором уже достигли столицы. Во время начавшихся волнений на безоружных русских людей бросились поляки, литовцы и «немецкие» наемники; в итоге в один день погибло шесть или семь тысяч «москвитян», еще утром того дня мирно торговавших в Китай-городе [8, 59].

Все это означало только одно – войну против москвичей. Иными словами, чтобы спастись самим, начальники польско-литовского гарнизона приняли решение сжечь Москву. Николай Мархоцкий описал страшную картину: «Ночь мы провели беспокойную, ибо повсюду в церквах и на башнях тревожно били колокола, вокруг полыхали огни, и было так светло, что на земле можно было иголку искать» [30, 89–90]. По подсказке своих сторонников в Боярской думе польско-литовское войско приложило немало усилий, чтобы сжечь Замоскворечье, где находилась Стрелецкая слобода, окруженная деревянной стеной. Собственно, произошло то, что должно было происходить, когда город оказывался в осаде и его защитники затворялись в Кремле за каменными стенами. Но в данном случае речь шла о разорении огромного города и убийстве многих и многих тысяч людей, что прекрасно понимали те, кто решился на это: «Этот пожар все разорил, погубил великое множество людей. Великие и неоценимые потери понесла в тот час Москва» [30, 89–90]. Войдя в город в качестве друзей, от которых ждали совместных действий против самозванца в Калуге, всего полгода спустя поляки и литовцы превратились в ненавидимых оккупантов.

Люди, оставшиеся на московском пепелище, недолго ходили перепоясанные рушниками (их заставили это сделать, чтобы отличить тех, кто снова принес присягу королевичу Владиславу). Уже в «Великий понедельник», 25 марта 1611 г., передовые отряды земского ополчения встали за Москвой-рекой у Симонова монастыря.

В грамотах, рассылавшихся из ополчения, днем начала московской осады называлось 1 апреля 1611 г. С этого дня земские отряды заняли свои позиции около ворот каменных стен Белого города и началась осада. Сил ополченцев, оставшихся без поддержки московских стрельцов и посада, не могло хватить на то, чтобы организовать планомерное окружение города. Вместо «кольца» вокруг Каменного города получилась «чересполосица», враждебные войска стояли рядом друг против друга. В руках польско-литовского гарнизона оставались Никитские, Арбатские и Чертольские ворота, а также две башни Белого города.