День народного единства: биография праздника

Извилистые улицы с высокими заборами-частоколами покрылись баррикадами из лавок, саней, возов и пр. И вот здесь неожиданно появляется Пожарский. Что он делал в Москве, где, в сущности, судя по сложившимся отношениям с правительством, мог находиться только на «нелегальном положении»? Может быть, в преддверии осады он собирался вывезти семью, если она еще находилась в обширной родовой усадьбе на Сретенке (теперь – начало Лубянки)? На так называемом «Сигизмундовом плане» Москвы, снятом польскими картографами в 1610 г., в начале Сретенки справа (если стоять спиной к Китай-городу и Кремлю) виднеется в окружении мелких построек довольно большое деревянное двухэтажное здание с башенкой посередине. На противоположной стороне улицы показаны Пушечный двор, прямо через дорогу – чей-то дворец с причудливыми бочкообразными крышами теремов и башен, а далее – приходская церковь Введения [87, 17, 200–201, 220–222]. Можно предположить, что первый из описанных домов и есть усадьба Пожарского (сейчас примерно на этом месте находится каменное здание XVII–XIX вв., изначально принадлежавшее ему).

На мысль о «частном» приезде князя наводит тот факт, что он принял участие в боях прямо на Сретенке, буквально выйдя из собственного дома. Однако возможна и иная версия. Судя по «Новому летописцу», на Сретенке «соединясь с пушкарями» (рядом находился Пушечный двор, где, конечно, были и недавно отлитые и, возможно, привезенные в починку орудия, а те, кто их делал, умел и стрелять; ныне там улица, названная в начале XX в. Пушечной в память о нем), бился Пожарский, у Яузских ворот – И. М. Бутурлин, за Москвой-рекой – Иван Колтовский [77, 355, 356]. Похоже, что несколько опытных воевод заранее проникли в город и начали восстание по плану. Однако какую цель они преследовали? Все трое принадлежали к среде Государева двора. Еще один человек их круга, И. В. Плещеев, прибыл с отрядом от Ляпунова наутро следующего дня. Заметим, что ни одного воеводы из выдвинувшихся в Тушине или ранее простолюдинов во главе восстания не было. Во время боев по наущению русских сторонников Владислава явный враг их, князь А. В. Голицын, казалось бы, мирно проживавший в своем дворе, был убит. Не следует ли из этих фактов, что дворянская часть ополчения во главе с Ляпуновым в союзе с московскими аристократами попыталась упредить события и установить контроль над городом до прихода основных сил – казаков Трубецкого и Заруцкого, от которых ничего, кроме хаоса и кровопролития, не ждали?

Но вернемся к событиям, разворачивавшимся в Москве. Пожарский увидел, как солдаты гарнизона, преимущественно немецкие, французские и другие наемники, стреляя из мушкетов, продвигаются по Никольской улице. Сначала они отступили, поскольку конный польский отряд наткнулся на баррикады, заранее заготовленные – во многих дворах стояли сани, высоко загруженные поленьями, ими можно было быстро и просто перегородить улицу. Сильный огонь из-за баррикад нанес кавалерии урон, и она отступила. Тогда три роты профессиональной и прекрасно обученной наемной пехоты, в составе примерно 400 солдат и офицеров, применив правильную тактику того времени, начали методичное наступление – под прикрытием огня со стен Кремля они двигались, расчищая дорогу мушкетными залпами и ударами длинных рапир, которых не было у русских, при поддержке пеших копейщиков. Так, разобрав баррикады, они продвинулись по Никитской, а затем по Никольской и вытеснили русских до Сретенки.

Конрад Буссов вспоминал: «…с добрый час был слышен ужасающий гул от московитского боевого клича, от гудения сотен колоколов, а также от грохота и треска мушкетов… Солдаты кололи их рапирами, как собак, и так как больше не было слышно мушкетных выстрелов, то в Кремле другие немцы и поляки подумали, что эти три роты совсем уничтожены, и сильный страх напал на них. Но те вернулись, похожие на мясников, рапиры, руки, одежда были в крови, и весь вид у них был устрашающий» [24, 151].