Согласно русским источникам, «Лисовский… пошел верхней дорогой к Орлу. Князь Дмитрий Михайлович, услышав про то, пошел наспех, чтобы занять вперед них Орловское городище. В воскресный день с утра пришли они оба вдруг. Впереди же шел в ертоуле[68]
И. Г. Пушкин, и начал с ними биться. Люди же ратные, видя бой, дрогнули и побежали назад, так, что и сам воевода Степан Исленьев и дьяк Семой с ним бежали. Боярин же князь Д. М. Пожарский с небольшим отрядом с ними бился много часов, едва за руки не взявшись бились. Видя свое изнеможение, загородились телегами и сидели в обозе. Лисовский же, с литовскими людьми, видя их крепость и мужество великое, а того не ведая, что люди побежали от них, отошел и встал в двух верстах. Ратные люди стали говорить [Пожарскому], что надо отойти к Болхову. Он же им отказал, говоря, что им помереть на сем месте. Такую в тот день храбрость московские люди показали – литовских людей было в ту пору 2000, с боярином же осталось 600, и большой урон литовским людям нанесли… в плен взяли 300 шляхтичей… Воевода же С. Исленьев и дьяк воротились назад вечером, а ратные люди начали съезжаться той ночью. Тем же беглецам было тут наказание. Боярин же Дмитрий Михайлович пошел на Лисовского, который видя, что идут на него, отошел быстро и стал под Кромами. Лисовский же, услышав о походе за ним, отошел от Кром к Болхову…» [77,Что же писал сам Лисовский по окончании своего набега? Современный польский исследователь отмечает лихой и несколько хвастливый стиль полковника, сравнивая его с известным героем трилогии Г. Сенкевича паном Онуфрием Заглобой [175,
«Послали против меня Пожарского, – пишет Лисовский, – с 10 000 войска, с таким наказом, чтобы меня разбив, он на Мстислав шел, а далее нашей землей к Смоленску. Только ему не так птицы полетели, как он сам того желал. Полагая, что я еще в Карачеве, Пожарский шел туда. Я же, имея известие об этом, хотел его в пути поприветствовать; выступили мы из Карачева, но разминулся я с ним, а лошади и люди мои устали; он же, узнав обо мне и идя без отдыха, упредил меня и, не теряя времени, 30 августа ворвался отчаянно в лагерь мой и обрушился на обессилевших людей, застав меня отчасти врасплох, ибо некоторые из моих людей до рубашек уже разделись, однако мы, не видя никакой возможности спастись бегством, а лишь при милости Божией мужеством от неприятеля защититься, кто как мог, иные в одних рубашках почти ощупью на расседланных коней вскочив, ударили на них и из лагеря прямо в поле выбили. Но Пожарский, полагаясь на силу или, скорее, на численность войска своего, трижды людей против нас в поле выводил, каждый раз с большими потерями отступать был вынужден, пока не дошло до того, что он, увидев, что много людей убыло – убито, ранено, другие разбежались – от тех 10 тысяч едва пол трети[69]
осталась, отступил и стал в поле за бором… в те дни с 30 августа, и до среды мы между собой так были – Пожарский в своем лагере, я в своем…» [175, 23].Итак, два описания с двух сторон. По нашей гипотезе, произошло не совсем то, что рисуют оба источника. Обычным тактическим приемом Пожарского при полупартизанских действиях, что мы видели и ранее, было следующее – его хорошо налаженная разведка уточняла местонахождение противника, князь дожидался, когда он будет слабее (например, остановится на привал и заснет), скрытно подходил и, сконцентрировав силы, быстрым ударом его уничтожал. Так должно было произойти и на этот раз. Разведка точно определила лагерь Лисовского и то, что его войско отдыхает. Туда был брошен авангард под командой И. Г. Пушкина, который должен был начать разгром лагеря до подхода основных сил. Но похоже, горе-вояки вместо выполнения плана своего воеводы начали грабеж лагеря. «Лисовчики», видимо, были просто ошеломлены, поскольку они, обычно сами жившие грабежом, проснулись не просто от грома боя, но и начисто обворованными, многие в одних рубахах, без седел на конях. Однако Лисовский в условиях дикого хаоса все же сумел собрать своих солдат, построить в конные порядки и вытеснить русских из лагеря. Каково, вероятно, было удивление Пожарского, шедшего с основными силами к лагерю противника, когда ему навстречу в дымке рассвета побежали беспорядочной конно-пешей толпой служилые люди и казаки И. Г. Пушкина, а за ними – бешено орущие привидения в белых рубахах и на расседланных конях. Князь понял, что операция сорвана недисциплинированностью войска и младших воевод. К тому же бегущие увлекли за собой и значительную часть его собственного отряда во главе со вторым воеводой С. Исленьевым и дьяком С. Заборовским, решившими, видимо, что противник значительно сильнее и многочисленнее, чем на самом деле. Впрочем, не знавший о столь повальном бегстве Лисовский то же думал о Пожарском.