День независимости

– Но почему же это делает ее недопонятой? Почему не сказать «недооцененной»?

– Так это одно и то же, – говорит он, трогаясь с места.

– Понятно. Возможно, ты и прав.

И мы направляемся к лестнице.

На уровне 1 расположены: переполненный людьми магазин сувениров, маленький зал, посвященный спортивным медиа (для меня он представляет нулевой интерес), настоящая спортивная раздевалка (тоже экспонат), зал торговых автоматов плюс разного рода хитроумные экспонатики, которые можно потрогать руками, – эти пробуждают в Поле умеренный интерес. Я решаю, прежде чем мы отправимся дальше, позвонить Салли. Правда, неплохо было бы заглянуть в здешний буфет, но покамест я отправляю туда Пола, и он уходит новоприобретенной тяжелой, ковыляющей, сопровождаемой помахиванием руками походочкой, которая мне страшно не нравится, уходит к торговым автоматам буфета с моими деньгами (собственные его предназначены, по-видимому, для каких-то иных целей – может быть, выплаты выкупа тем, кто его похитит) и с моим распоряжением принести «чего-нибудь вкусного».

Телефоны находятся в приятной, укромной, неярко освещенной комнатке близ туалетов, на стенах ее плотная, поглощающая звук облицовка, а аппараты здесь черные, новейшей модели, с прорезями для кредиток, зелеными компьютерными экранами и кнопками, которые позволяют вам усиливать звук, когда вы не верите своим ушам. Идеальное место для телефонного хулиганства и требования выкупа.

Я набираю 609 и номер Салли, она взволнованно отвечает мне после первого же гудка.

– Ну так, где же ты? – спрашивает она звонким, счастливым голосом, требующим, однако старательной расшифровки. – Я оставила тебе ночью длинное, жалостное сообщение. Как видно, пьяна была.

– А я все это утро пытался дозвониться до тебя, чтобы спросить, не прилетишь ли ты сюда чартерной «Сессной», не съездишь ли с нами в Куперстаун. Пол считает это отличной мыслью. Мы бы прекрасно провели время.

– Ну и ну. Боже ты мой. Не знаю, – говорит Салли, изображая счастливое замешательство – Так где вы сейчас?

– В эту минуту в «Баскетбольном зале славы». Пока просто посетители – на хранение нас еще не приняли. Это впереди.

Я чувствую, как в груди моей поднимается волна хорошего, радостного настроения. Еще не все потеряно.

– Разве этот зал не в Огайо?

– Нет, в Спрингфилде, там, где первую сетку из-под персиков прибили к двери первого сарая, а что было дальше, известно всем. В Огайо «Футбольный зал». Туда мы не поспеем.

– А куда вы направляетесь, я опять забыла?

Она наслаждается этим разговором и, может быть, испытывает облегчение, но и разыгрывает одновременно крайнюю заинтересованность. Наши планы еще могут воплотиться в жизнь.

– В Куперстаун, штат Нью-Йорк. Сто семьдесят миль отсюда, – с энтузиазмом сообщаю я.

Женщина, отделенная от меня несколькими телефонными аппаратами, отклоняется назад и награждает меня сердитым взглядом – можно подумать, что мой голос звучит, да еще и с усилением, в ее трубке. Вероятно, присутствие рядом с ней человека, законно пребывающего в приподнятом настроении, представляется ей небезопасным.

– Так что скажешь? – спрашиваю я. – Вылетай прямо сейчас в Олбани, а мы тебя там подхватим.

Я говорю слишком громко, надо бы приглушить голос, пока сюда не вызвали отряд вооруженной охраны «Зала».

– Ну, очень мило, что ты меня пригласил.

– Так я и сам очень милый. Все сходится. Но так легко ты от меня не отделаешься. – И это я говорю слишком громко. – Знаешь, я проснулся нынче утром и понял, что вчера вел себя как идиот и что схожу по тебе с ума. И я не хочу дожидаться понедельника или когда там мы с тобой встретимся, нет, к черту.

Я уже готов загнать Пола обратно в машину и помчать вместе со всеми прочими пляжными йеху назад в Саут-Мантолокинг. Впрочем, поступив так, я показал бы себя дурным человеком. Готовность пригласить Салли присоединиться к нашей священной мужской компании уже достаточно нехороша, хотя участие в чем-то формально недозволенном доставило бы Полу удовольствие как никому другому. Мир, говорил я ему, позволяет тебе делать что хочешь, если ты способен ужиться с последствиями твоих поступков. Каждый сам себе хозяин.

– Можно спросить тебя кое о чем? – говорит Салли на пару йот слишком серьезно.

– Не знаю, – отвечаю я. – Вдруг твой вопрос окажется чрезмерно серьезным. А я человек не серьезный. И хорошо бы из твоего вопроса не следовало, что ты не прилетишь.

– Ты не мог бы сказать, что уж такого очаровательного ты обнаружил во мне сегодня, но не заметил вчера ночью? – Вопрос задан с добродушной самоиронией. Однако она явно старается получить важную для нее информацию. И можно ли винить ее за это?

– Ну, – произношу я, лихорадочно ворочая мозгами. Из уборной выходит мужчина, и меня овевает строгий запах жидкого мыла, которым ополаскиваются писсуары. – Ты зрелый человек, в точности такой, каким кажешься, по крайней мере, насколько я могу судить. О других этого не скажешь.

В том числе и обо мне.