День независимости

На широкой, основательно пропеченной солнцем парковке ожидает начала парада большая часть его участников, блуждая по стоянке в решительно непарадном беспорядке: «колониальный», флейты-и-барабаны, оркестр Академии де Токвиля; отряд «регулярных войск» в енотовых шапках и оленьей коже, а с ним несколько крепких мужчин в длинных деревенских платьях (одевшихся так, чтобы показать: независимости можно добиться и выставив себя на посмешище). Здесь же команда мускулистых, взволнованных, облачившихся в рубашки цветов американского флага ветеранов в инвалидных колясках, одни перекидываются баскетбольными мячами, перемещаясь зигзагами, отъезжая назад, другие просто сидят на солнцепеке, курят и беседуют. Пребывают в ожидании еще один «мустанг», женская клоунская труппа, компания автомобильных продавцов в ковбойских шляпах, готовых повезти на парад избранных нами представителей власти (еще не прибывших), усадив их на задние сиденья новеньких кабриолетов, между тем как ватага политических инженю в детских подгузниках и куртках каторжников последует за ними на грузовой платформе. Шикарный серебристый автобус одиноко стоит под не дающей тени вывеской «Ритуала покупок», в нем поедет оркестр «Банджо и саксофон», прибывший к нам из Довера, штат Делавэр, впрочем, сами музыканты еще не появились. И последнее по счету, но не по значению – два «шевроле-бигфута», один красный, другой синий, стоят в центре парковки, готовые с громом прокатить по Семинарской, замыкая парад, их крошечные кабины схожи с чайными чашками на огромных армированных колесах. (После парада им предстоит раздавить несколько японских машин на Поле сражения Войны за независимость.) В общем, не хватает здесь, на мой взгляд, только гаремной стражи, которая порадовала бы Пола Баскомба.

С того места на обочине, где я остановился, чтобы осмотреть парковку, никакого праздничного воодушевления я не замечаю. Несколько устланных оберточной бумагой платформ пусты и даже не взяты на прицеп. Студенческий оркестр, главное украшение парада, пока не приехал. Церемониймейстеры во фраках (вот кому жарко-то) и треуголках слоняются по парковке со своими «уоки-токи» и пюпитрами, переговариваясь с капитанами парадных команд и поглядывая на часы. В сущности, все выглядит выпавшим из времени, бессмысленным, участники парада переминаются под солнцем в своих дурацких костюмах и кажутся почти такими же потерянными, как химерические бейсболисты вчерашнего Куперстауна, и, уверен, почти по тем же причинам: им скучно, а может быть, их томит тоска по чему-то, чего они толком и обозначить-то не умеют.

Я решаю быстренько зарулить на парковку и, не связываясь с этим сборищем, развернуться и отправиться по 27-му к городу, удовлетворившись тем, что смог заглянуть за фасад парада и нисколько не разочароваться. Даже ничтожная общественная тягомотина есть заноза в заднице, а истинное ее значение измеряется не достигнутым в итоге эффектом, но тем, насколько готовы мы отбросить наши привычные личности и с каким количеством собачьего бреда и бестолковщины готовы примириться ради стоящего хоть каких-то усилий дела. Мне всегда нравились именно те клоуны, что прикидываются счастливчиками.

Однако, когда я, развернувшись, устремляюсь к выезду из «Ритуала покупок», некий человек – церемониймейстер во фраке и треуголке, при красном кушаке и сапогах на пуговицах, который беседовал, поглядывая на свой пюпитр, с одним из молодых людей в подгузниках, – вдруг бросается, чуть ли не бегом, к моей машине. Да еще и пюпитром машет, как будто знает меня и хочет поздравить с праздничком, а может быть, и вовлечь во всеобщее веселье как чью-то подмену. (Не исключено, что он углядел стикер «ОТСОСИ У БУША» и решил, что я большой весельчак.) Да только настроение у меня совсем иное, хорошее, конечно, но я не желаю делиться им с кем бы то ни было и потому выворачиваю, словно не заметив его, на 27-е. В конце-то концов, я и понятия не имею, кто он таков. Может, ему охота высказать длиннющие претензии к риелторам, а может, он и есть мистер Фред Кёппел из Григгстауна, коему «необходимо» обсудить договорные комиссионные за продажу его дома, который сам себя продает (вот пусть сам их и получит). Не исключено также (а такое случается слишком часто), что он – человек из моего семейного прошлого, которому случилось всего лишь вчерашним утром побывать в «Йельском клубе», и теперь он желает поведать мне, что Энн выглядит «шикарно», «супер», «потрясно» – обычно одно из этих трех. А мне вот не интересно. День независимости – по крайней мере, в светлое время суток – дарит нам возможность вести себя так независимо, как мы умеем. И я намереваюсь хотя бы на сегодня уклониться от сомнительных поздравлений.