Дэн Орлов спасает мир

— Конституцию готовит Лорис-Меликов по поручению царя. Когда вы его убьете, сын изорвет документ в клочья, а Меликова прогонит. Ваш царь больший революционер, чем вы. Вы же сыграете на руку реакции, ибо Александр Александрович, взойдя на трон…

— Его тоже следует приговорить… — в запале речи Дэн не заметил, как зло усмехался Юрковский все это время, — Деспотия устоит от одного удара, но двух сразу не выдержит. Я предлагаю и отца, и сына… Пока они безмятежны, соберем силы и ударим! А этого, прямо сейчас…

Уже в начале тирады Юрковского Дэн спохватился и припомнил свои «опции». На этот раз он применил и трюк со зрением, и свой чугунный кулак. Приложил от души, так, что Сашка-инженер едва не отдал богу душу. Его привели в чувство, но остаток собрания он пролежал на диване в соседней комнате.

***

Приближался роковой день, однако Дэн больше не боялся этой даты — 1 марта 1881 года.

Желябов и прежде сомневался в правильности ставки на террор, а после собрания на Тележной окончательно решил, что революция — прежде всего организация и пропаганда. Ни то, ни другое не дает мгновенных результатов, но результаты террора, хоть и быстры, оказались хуже отсутствия любой революционной работы.

Желябов с головой погрузился в организацию дела по-новому. Далеко не все члены Исполкома разделили новое мнение. Многие согласились лишь дождаться Конституции, но если она не случится, не взыщите, Денис Александрович…

Даже Софья Перовская, гражданская жена Желябова, доверившая ему и судьбу, и честь, пребывала в разрушающей раздвоенности: днем хлопотливо помогала мужу, а ночами мучилась ощущением преступного бездействия, перечеркивающего смысл всей предыдущей жизни.

Вера Фигнер очаровалась «посланцем грядущего». Высокий, сильный, непохожий на современных ей мужчин. Даже вопиющие с точки зрения человека 19 века беспардонность и фамильярность посланца были милы ей точно по поговорке: не по хорошему мил, а по милу хорош.

Встречались они ежедневно, ведя долгие разговоры обо всем.

— Скажите, Денис Александрович, вы из кого происходите?

— Ты имеешь в виду, кто родители?

— Из какого они сословия, к какому принадлежите вы?

— Сословию…? Отец работал на заводе, пока его не закрыли при Ельцине, потом запил и умер. Мама тоже там работала. После того, как ее уволили, челночить стала…

— Челночить? Что это?

— Торговать. Бизнес у нее свой был…

— Бизнес? А, поняла! Свое дело. Вы используете много непривычных слов, в основном из английского. В ваше время Россия дружна с Англией?

— Как кошка с собакой. Америка теперь самая сильная страна в мире, там тоже английский, вот всем и приходится… — Дэн вздохнул, сам не понял, почему.

— А вы кем являетесь?

— Работаю… точнее, работал в лавке одной…

— В лавке? Хотите сказать, и вы, и ваши родители купеческого звания.

— Нет, конечно! Нет у нас никаких званий — сегодня ты работаешь на заводе, завтра тебя выгнали, послезавтра ты в качалке мышцу надул, подался в рэкитиры, а там, если не убьют, глядишь, уважаемым человеком станешь. Или наоборот, сегодня ты миллиардер, пуп земли, а завтра за тобой туземная полиция по тропическому острову гоняется. У нас теперь все возможно.

— Я мало поняла в вашей речи, но главное уяснила — в будущем обществе отменены сословия! Социальная революция свершилась! А женщины имеют право учиться в университете, участвовать в политике? У них есть избирательное право?

— У них теперь все есть. И права, и избирательность нешуточная. Умные стали чересчур. На прошлой работе у меня начальница была…

— Женщина была вашим начальником? Не муж ее, а она сама?!

— У нее мужа как раз и не было, ко мне клинья подбивала. Я тогда молодой был, глупый… — Дэн в красках рассказал, каким фиаско закончилась его первая попытка сделать карьеру в Москве, где, в отличие от родного дома, высказанная в глаза старой корове правда, что она еще и уродина, приводит не к синякам и царапинам, а к безработице и голоду на время поиска новой работы.

В свои двадцать восемь Вера была подпольщицей со стажем, прошедшая покушения и хождение в народ. Убежденная феминистка, она любила играть с мужчинами, используя свою привлекательность как сыр в революционной мышеловке: стоило мужчине увлечься Верой, как вслед за ней ему приходилось «увлечься» революцией.

О Дэна ее чары разбились, как разбивается о землю парашютист, уже в прыжке вспомнивший, что парашют-то он и не надел.

Всегда она увлекала мужчин, а не они ее. Мужчин она презирала. Презрение имело политический характер, было ответом на то, что мужчины, даже товарищи по борьбе, всегда ставили себя выше.

Дэн оказался из другого теста. Грубый, но не мужлан. Начисто лишенный манер, но берегущий достоинство собеседника. Во время серьезных совещаний всегда веселый и смеющийся. Недалекий простак с первого взгляда, он давал революционерам дельные и глубокие советы. Сильный, но добрый. И всегда гладко выбритый.

Вера терпеть не могла баки, усы, бороды, которые были так популярны у социальных борцов, ее мутило от мысли касаться губами этой шерсти. Гладкие румяные щеки Дэна она давно мечтала погладить…