День отдыха на фронте

Когда Крылов сунул медаль в кружку со спиртом (на гимнастерку награду он так и не нацепил, с одной стороны, постеснялся, с другой — считал, что каждый боец из его отряда достоин этой награды — и Петриченко, и Тесля, и Суслов, — все, словом, по справедливости всем надо было бы дать по медали, жаль только, не он решает эти вопросы, и не Участкин) и поднял кружку, капитан чокнулся с ним и сказал:

— Я не только вас поздравляю с этой наградой — второй в вашем наградном списке, я поздравляю всех, весь отряд ваш — дружный, как эскадрилья в самолетном полку, и желаю, чтобы все получили такую же награду… Со своей стороны обещаю — сделаю все, чтобы так оно и было, — Участкин вновь приложился своей кружкой к кружке лейтенанта, ударил бортом о борт. Алюминием об алюминий.

Звук получился невзрачный, какой-то глухой, одно слово — алюминиевый, особой бодрости в душе не родил, скорее наоборот. Награды нестроевикам доставались очень редко и как правило — за дела, отношения к нестроевой службе совсем не имеющие.

Лейтенант отпил немного, поморщился: однако крепок медицинский спирт! Вольт помедлил немного и тоже поднес кружку ко рту, в тот же миг задохнулся, будто горло ему обварило кипятком. Поставил кружку на стол и, не в силах продохнуть, замахал обеими руками перед лицом, выскочил на улицу.

За оградой технического двора росли нарядные можжевеловые кусты — низкорослые, чтобы зимой было удобно скрываться под снегом и греться там весь сезон, темные, с бледными кончиками, подобно цветам, выросшим на кудрявых лапах, и тугими, которые так и не смог взять мороз, лаково-черными нарядными ягодами.

Вольт прокашлялся, захватил ртом побольше воздуха и выплюнул на снег огонь, который проглотил вместе со спиртом, потряс головой, приходя в себя.

Вытянув перед собой руки, с трудом борясь с темнотой, в которой все плыло, он добрался до можжевеловых кустов и довольно быстро набрал черных ягод-картечин, ссыпал их на дно шапки, потом нарвал бледно-зеленых хвостов — эту раннюю завязь пробуждающихся хвойных лап, также ссыпал в шапку, затем, громко бухая сапогами, понесся назад, в помещение.

Ягоды и мягкие можжевеловые иголки Вольт высыпал в кружку, размял черенком ножа, превращая добытую "заварку" в кашицу, лейтенант все понял, подхватил трофейную емкость, наполнил кружку — от смеси спирта с можжевеловой начинкой даже пузыри начали выскакивать на поверхность кружки, защелкали аппетитно.

— О! — одобрительно воскликнул Участкин. — Хоть один из нас оказался знатоком спирто-водочных рецептов.

— Не один, а двое, товарищ капитан, — заметил Никанор Петрович, — я тоже кое-чего кумекаю по этой части.

— Прошу прощения, — учтиво извинился Участкин, наклонил голову в сторону лейтенанта… Вот что значит интеллигентный человек. Возможно, что он, как и Крылов, имеет ученое звание доцента. Или бери выше — и.о. профессора, что для любознательного Вольта было вообще высшей ступенью на лестнице, именуемой "положением в обществе".

Спирт ударил ему в голову, родил нудный звон в ушах, который тут же переполз в виски, затренькал там малохольно, пробил тело теплым ознобом, и Вольт поспешил убраться в свою палатку, где среди прочих спальных устройств стоял и его топчан.

Опрокинувшись на спину, с досадою подумал, что он захмелел и наверное — сильно. Раньше не пил никогда, пару раз попробовал в школе вина на праздники, но это почти не в счет, вино было слабее воды, зачерпнутой из ведра, так что область житейская эта, многоградусная, скандальная, вышибающая слезы из глаз, была для Вольта совершенно неведомой, запретной… Того, кто переступал эту черту, выгоняли из школы, в лучшем случае переводили в какую-нибудь захудалую семилетку, ютящуюся на окраине Ленинграда, или вообще в области, приписанную к деревне Пупково, или к трамвайному депо, что подле свалки, где мыли колеса не только трамваев, но и фур, телег и даже велосипедов, принадлежавших бравым полевым командам финской армии. Это было уже после войны сорокового года…

Кстати, несколько трамваев в Питере были знамениты настолько, что еще даже до революции попали в отечественную историю. Некоторые прославились в войну — например, "пятнашка", трамвай, который работал все блокадные месяцы и ходил из города прямо на фронт, к линии окопов, и обратно. Четвертый трамвай ходил полвойны, потом из-за нехватки в городе электричества был остановлен.

Маршрут трамвая № 4 пролегал от Голодая к Волкову кладбищу. В блокаду в Питере бытовала печальная присказка (или шутка в кавычках, либо присловье, жанр у этих "поговорилок" — разный и определению совершенно не поддающийся)… Встречаются два блокадника, один из них, отдышавшись малость от неспешного передвижения по улице, спрашивает у другого:

— Как живешь?

В ответ слышит:

— Как трамвай номер четыре: поголодаю — и на Волково.

По Голодаю, значит, и на Волково, где находился знаменитый погост.