День открытых обложек

Ветры приносят из пустыни сухость ее дыхания, томные выдохи Аравии Скалистой. Полуночные соблазны являются на крыльях воскурений‚ с катышком дурмана из железы эфиопской кошки виверры, для бурного вскипания чувств. Луна всплывает над горами Моава‚ огромная‚ изжелта-рыжая‚ бесстыжая в своей оголенности‚ завораживая неприкрытыми прелестями‚ готовая обрушиться по склонам в лютой похоти‚ подмять‚ грубо попользовать, отбросить за ненужностью обмякшее тело.

Пустыня молчалива. Блуждающие по ней молчаливы тоже. Мысли не высказаны. Поступки не проявлены. Похрупывает песок под копытами верблюдов, похрустывают их разношенные суставы. Оттуда – из пустыни – подступает опасность и тьма к вечеру. Оттуда приходит первый луч‚ принося избавление. Там чудеса валяются на песке‚ и через них перешагивают.

Кто перешагивает‚ а кто спотыкается.

Город перед свидетелем – многолик и непознаваем. Лики его засыпаны слоями. Тридцать метров вовнутрь в ожидании вызволения. Капли росы под слоем погребения. Прах и камни. Застывшие вздохи. Притихшие клики. Восшумевшие в стенаниях. Отликовавшие в довольстве.

Город огородился холмами, как запахнулся в былое. Где не иссыхали фонтаны в излиянии оливковых масел. Не пустели кувшины с вином. Не переводились умелые каменотесы‚ ткачи с горшечниками, составители благовонных мазей. Где не жалил змей. Не рушилась кровля. Дым воскурений. Вино возлияний. Слово заветное в рассветный час веры. Где подрастал юнец, саженцем надежды. Прозревал печальник в уединении с истиной. Говорливые старцы поучали на площадях: «Слышал я от учителя моего...» Мудрецы в виноградниках‚ отличные походкой‚ речью‚ одеянием‚ множили учеников‚ побуждаемых к пониманию‚ наговаривали в закрома памяти: «И свершилось в дни прежние‚ в городе на камнях и из камней‚ который притягивает и не отпускает...»

В воротах Старого города стоит нищенка на гнутых от хилости ногах. Ей подавал царь Шломо. С ней здоровался пророк Ирмиягу. Ее изгоняли персы‚ жгли крестоносцы‚ голову отсекали монголы.

– Подайте недоданное. С третьего‚ пожалуй‚ века.

– Нашей‚ хотя бы‚ эры?

– Вашей, вашей…

«Тысяча лет как день вчерашний...»

Прислушайтесь: звуки города отзвучали‚ не дозвучав. Их заносит песком вместе с развалинами великолепных строений‚ но раскапывают те развалины‚ и звуки пробуждаются от спячки. От слоя к слою, сумей только уловить. Голоса детей на улицах. Призывы царских глашатаев с городских возвышений. Рокот каменных жерновов для перемалывания ячменных зерен. Вопли разносчиков, сбереженные в сохранности: «Вода для жаждущих! Вот вода!..»

А к ночи – легкие шаги проверяющего караулы‚ негромкие отклики часовых‚ что высматривают в семь глаз: «Человек с Храмовой горы‚ мир тебе!» Голос спросонья: «Сторож‚ скоро ли утро?..» Сторож отвечает: «Скоро утро‚ но пока ночь». Луна заваливается за дальний косогор‚ сереет над горами Моава‚ глашатай взывает: «Вставайте от сна‚ люди общины! Вставайте для служения!»

Трижды трубят трубы.

Ворота Храма открываются.

И наступает рассвет.

Спросим себя. Когда ночь переходит в день…

...где хоронится тьма до заката‚ в каких тайниках?

Ответим себе: в тайниках души‚ не иначе. Мрак. Хаос. Гибельные порывы.

А где хоронится свет‚ когда обступает ночь?

В тех же укрытиях. Той же души.

Живут под крышей люди, преданные суете и поддающиеся ночному страху‚ упорствующие в закоренелой дерзости и в пресыщении рождающие грех. Пресыщение невелико‚ но грех заметен‚ и небесные источники ограничены для них. Алчущим недостает мяса. Горделивым недостает сомнений. Гневливым – покойной мудрости. Нет праведников под крышей‚ Голос не звучит для них с Небес, возможно, они его не слышат.

На пятом этаже‚ под крышей, затаился Нюма Трахтенберг. С такой внешностью и фамилией ему бы в вольные степные края с посвистом казачьим‚ храпом лошадиным: вот бы потешились от души! Внешность пропадает без спроса‚ фамилия пропадает‚ тут про него говорят: «Этот русский...»

Прошел слух, будто «эти русские» привезли несчитанные богатства‚ редчайшие сокровища‚ ковры-иконы‚ серебро с эмалями‚ которые отдавали задешево‚ и суматошный Ицик – «Куплю всё и продам всё» – первым заявился к Нюме.

Что же оказалось?

Нюма Трахтенберг узнал перед отъездом от знатока: чтобы купленное поле стало твоим, следует обойти его после уплаты денег. Чтобы страна стала твоей‚ следует пройти ее из конца в конец, взирая не по взгляду глаз‚ внимая не по слуху ушей. Авраам прошел по земле Ханаан в завязи добрых умыслов‚ так поступит и Нюма.

Он привез в багаже резиновые сапоги: шагать в любую погоду по горам-долинам. Привез берестяное лукошко: набрать заодно грибов. Не забыл и палатку: спать в походах. Брезента кусок от сырости. Компас и переносной примус. Топорик – рубить лапник. Фонарь с набором батареек.

– Там есть грибы? – спросил таможенник.

– Там есть всё‚ – ответил Нюма.

– Видел я на карте эту страну‚ – сказал другой таможенник. – Номер один‚ даже название не умещается. Какие уж грибы...

И не пропустил нож-тесак‚ с которым Нюма собирался ходить на зверя.