День открытых обложек

Прежде были незыблемые правила на предметном стекле‚ царила уживчивость с согласием‚ не пожирали друг друга без чрезмерной надобности‚ утешая стороннего наблюдателя‚ измученного ссорами соседей и сварами государств‚ – но Дракункулус Мединенсис прикончит Энтеробиуса Вермикуляриса для достижения пределов власти‚ непородные Фасцелопсис с Аскарисом‚ проклюнувшись на окраинах‚ замыслят смуту с мятежом‚ и прозорливый Нисан огорчится до боли в сердце‚ капнув слезой на их безобразие‚ затопив всех позабытым способом‚ – не был ли и потоп слезой Божией на нашем предметном стекле?..

Жизнь наша полна нежданностями…

…когда близкими, когда отдаленными, – приметливому дано разобраться.

Придет день и пройдет день.

Вечер подступит неспокоен.

Неспокойная подступит ночь.

Хмарь покроет город, хмарь в небесах, хмурь в душе, блеклый, нацеленный клин – прогалом в облаках – устремится к Мертвому морю, в край непроглядного мрака. А в хранилище ветров, в подлунных морских отдалениях уже зарождается некое дуновение‚ вялое поначалу‚ изменчивое‚ без особых устремлений.

Свежеет.

Крепчает.

Зыбит морщинами воды.

Наполняется решимостью всколыхнуть бездны‚ подстегнуть медлительные волны‚ погнать валы к берегу, – ветер беспощаден‚ зол‚ неистов, кому попутный‚ а кому лобовой. Вот он на подходе‚ дикий‚ разбойный‚ предвестником продувных перемен‚ и флюгеры на крышах загодя указывают его появление.

Завершив перелет над волнами‚ ветер полуночником вторгается на сушу‚ тученосный‚ высвистывающий в два пальца. Грузно провисшие облака – комолыми коровами – волокут вымя над крышами‚ белобрюхие‚ подсвеченные уличными фонарями, подстегнутые шквалистой плетью. Им бы медлительно подплыть к городу‚ излиться бурно‚ обильно‚ со вздохом облегчения‚ опроставшись‚ налегке унестись прочь‚ суматошно толкаясь боками‚ стягиваясь в отдалении в единый загон‚ но напрасно земля раскрывает иссохшие поры – они бесплодны‚ те облака, бестолковы и бесполезны.

Влажный и полновесный‚ напитанный ароматами смолистых лесов‚ ветер гнет кедры. Заламывает кипарисы. Перестукивает гранаты на ветках. Набрасывается на пинии‚ испытывая на крепость‚ но пинии стоят намертво, стражей в ночи‚ сплетясь корнями, высеивая маслянистые семена-пиниолы. Ветер взвывает от обиды‚ и травы пригибаются покорно‚ согласные на всё‚ скрежещут многопалые ветви у пальм‚ лепестки оголенных соцветий взмывают к небесам крылышками загубленных стрекоз.

Ветер врывается в город‚ который устал от потерь. Слезные железы иссохли. Тяжкая рука улеглась на сердце. Темные одежды. Долгие сидения на полу. Чтение псалмов – отвести беду. Негромкие причитания: «Оборвали цветок наш...»

Обессиленный‚ пристыженный‚ растерявший былую мощь с наглостью‚ ветер с трудом переваливает через скалистые возвышения‚ рушится по склонам вниз‚ растрепывая себя по выступам-ущельям‚ немощными языками смиренно наползает на берег и замирает на гальке‚ испробовав на вкус горькие воды мертвого Соленого моря.

Но город уже продут, головы проветрены от застоявшихся сомнений‚ хаоса чуждых наслоений. Мысль прибавляется к мысли‚ осмысление к осмыслению в минуту озарений: «Доколе будешь ты сидеть и плакать?..»

Мертвые духом останутся.

Живые надеждой пойдут дальше.

Чтобы различить перестук молотков по камню. Журчание фонтанов в излиянии масел. Пение девушек в виноградниках. Рокот жерновов‚ перемалывающих ячменные зерна. Поучения говорливых старцев: «Слышал я от учителя моего...»

Начинается крутой подъем: свершивший малое не возвысится.

Шагает ликующий старик‚ стаптывая ноги. Шагает старик опечаленный. Невидимые музыканты сопровождают их. Флейта. Скрипка. Кларнет с трубой. Барабан с тарелками.

Город высматривает верхушками домов. Город на камнях и из камней, который притягивает и не отпускает.

– Держи удар, человек. Держи – не падай. Тебе далеко идти.

Может, оно и так…

ПРОГУЛКИ ПО ПОТОЛКУ Отступление третье, которого не избежать

Обложки затворяются тихо и неприметно…

…укрывая судьбы и события, но одна еще приоткрыта, и оттуда, из глубины страниц, вызванивает будильник, неурочным приглашением в дорогу.

Встать с постели, выпить кофе, уложить в сумку пару рубашек, выяснить сводку погоды.

– Повторите, – сказать. – Я прослушал.

Диктор ответит с охотой:

– Для вас повторяем: небо безоблачное, видимость прекрасная. Самая пора – взламывать сюжеты.

Вымыть посуду. Полить цветы. Поставить диск на прощание, Шуберта, конечно, Шуберта. Постоять на пороге, послушать, притворить без стука дверь, чтобы играло и без него.

Чтобы играло.

Жалобно и тревожно заплачет виолончель: «Куда же он? Ну, куда?..» Откликнется скрипка в струнных стенаниях: «Пожил бы… Пожил бы еще...» Утешит фортепьяно в клавишных обещаниях покоя, тишины, согласия: «Так уж оно у них… Так уж…»

Спросят любопытствующие у светофора:

– Куда собрался еврей?

– В Африку. Напротив Мадагаскара.