День отца

Потом плакали мы с батей, глядя на весёлую Конфетку, сверкающую своим первым зубом.

— Они хорошие люди, пап, — давился я чёртовыми слезами, рассказывая. — И они год назад потеряли дочь. Представь, каково им было узнать, что, оказывается, у них есть внучка. Она так похожа на отца, — тёр я глаза.

— Я понимаю, — шмыгал носом батя. — Как же тут не понять.

Я не знал, что сказать.

Он не знал, что ответить.

«Запомни эту мысль, — комом стояли в горле слова Мента. — Ты можешь иметь детей. Своих детей. У тебя ещё всё впереди».

И я хватался за неё как за брошенную по льду верёвку и карабкался изо всех сил наверх из ледяной воды.

Я должен…

Мы договорились — и так посоветовал детский психолог, — что сначала Стешкина семья будет приезжать к нам, чтобы Стефания привыкала к новым людям постепенно. Потом они будут забирать её к себе на пару часов, на день. А потом уже… заберут совсем.

Первый раз они приехали в тот же день вечером: бабушки и дедушки Стефании, её отец. Пробыли недолго. Но уходили с трудом переставляя ноги. Особенно мальчишка. Студент первого курса медицинской академии. Роман.

Всё, что произошло, я рассказал своим парням на следующий день, собрав их у себя.

— Мать моя в коньках на босу ногу! — выдохнул Хирург.

— Поддерживаю предыдущего оратора, — встал Адвокат.

— Картина Репина «Приплыли!» — стукнулся лбом в ладонь Рейман.

Мент развёл руками.

— Кто-нибудь, кстати, видел эту картину? — горько усмехнулся я. — Там по реке в лодке плывут монахи в рясах, а в воде у берега плещутся голые девки. Оторопевшие монахи, чью лодку к обнажённым купальщицам принесло коварное течение. И написал её Соловьёв, а не Репин. Просто на выставке картины висели рядом, Репину её и приписали.

— Тот ещё был шутник, этот… Соловьёв, — усмехнулся Хирург.

— Стефания Романовна, значит? — сел Адвокат.

— И что будешь делать? — спросил Рейман.

— А что тут ещё сделаешь? — хмыкнул Мент.

Руками развёл я.

Но если бы меня в тот момент спросили, что я чувствую, я бы не ответил.

Ни сразу, ни через неделю, ни две спустя.

Или ответил одним словом: ничего.

Когда ушла Славка у меня словно отнялась одна половина тела.

Когда забрали Стешку — вторая.

И как прошли эти две недели я не запомнил.

Вытеснение — сказала бы моя мудрая тётка, что увы, почти во всём оказалась права. Она слегла с больным сердцем, когда мы отдали Стешку.

Сначала мы думали, что уложимся в месяц со всей подготовкой, но это было всё равно, что отрезать каждый день по кусочку, когда Конфетка то была с нами, то её не было, то снова возвращалась.

Мы привезли её с батей и тёть Зиной в новый дом на вторую неделю в воскресенье.

В новой Стешкиной комнате, большой светлой и чистой было столько игрушек, что в них можно было заблудиться. И так уютно, что не хотелось уходить.

Но мы попрощались и ушли.

— Её любили, её ждали, ей дали имя. Хоть в этом я оказался прав, — сказал я Менту.

— Ты во всём оказался прав, — ответил Мент.

Неделю спустя я стоял у окна в его кабинете, глядя на галдящих во дворе воробьёв, словно кричащих, что жизнь продолжается.

Будто осиротевший, как и мы, Командор, сидел у моих ног.

Собаку родители Романа тоже предложили забрать. Если пёс, конечно, захочет.

Но он остался с нами.

Он один и остался.

Я выдохнул.

— Видел бы ты, как у мальчишки дрожали руки, когда он гладил вышитое на одеяльце имя, — я резко развернулся. — Давай её найдём, а? Всем врагам назло. Мать Стефании. Найдём их всех, этих девочек. Или то, что от них осталось. Кир, возьми меня в свою команду, — посмотрел я на него умоляюще.

— А твоя работа?

— Возьму отпуск. За свой счёт. Нет у меня сил на неё ходить. Мне надо чем-то себя занять сейчас. Чем-то реальным, настоящим, сложным. Кир?

Он молча кивнул.

И я поехал написать заявление на отпуск и забрать кое-какие вещи.

Пробежал по территории, стараясь не смотреть в сторону «нашей» лавочки.

Так усердно отворачивался, что налетел на мальчишку, сына сотрудницы.

— Ой, прости, Сань! — подхватил я его, ставя на место. — А ты чего здесь?

— Да мать что-то в последнее время тупит, не пойму, — то ли пробасил, то ли пропищал он.

Я вспомнил как у меня самого в четырнадцать ломался голос и невольно улыбнулся.

— Мать, что?

— То чайник на плите забудет. То утюг не выключит. Сегодня дверь не закрыла. Я со школы пришёл: дверь открыта, в замке ключи. Вот привёз, а то у меня тренировка, она вечером домой не попадёт.

— И давно это с ней? — замер я, не веря своим ушам.

— Да хэзэ, — пожал он плечами. — Но пару недель точно. Ладно пойду, дядь Рим, опаздываю, — махнул он.

— Угу, — кивнул я.

И он уже ушёл. Уже скрылся за поворотом здания, а я всё кивал, осмысливая услышанное.

А потом сорвался и побежал наверх.

Рывком открыл общий холодильник.

Ну конечно, вот они! Коробочки «Kle_Ver». На каждом приклеен дополнительный стикер с фамилией и названием рабочего отдела: холодильник-то общий.

Я вытащил наугад, точно зная, что на них будет написана фамилия Санькиной мамы.

И перед входом в её отдел столкнулся со взволнованным секретарём.

— Лен, что случилось?