Проклятый предрассудок, — думал Макс, — этот День Перемирия. Обычай из старины, когда некоторые благодушные доброжелатели решили, что будет хорошо, если люди крепостей и панки будут встречаться в мирных условиях и вместе весело проводить время. И обычай этот соблюдался — но только один день в году. Двадцать четыре часа без нападений, без пылающих стрел и бомб у изгороди. Но спустя секунду после полуночи вражда возобновлялась, еще более жестокая и безжалостная. Так продолжалось много лет. Макс не питал иллюзий относительно развязки. Однажды крепость Кроуфорда падет, как пали все остальные крепости в поместье Дубы. Но до этого дня он поклялся делать все, на что способен. Он никогда не оставит своей работы, не ослабит бдительности. До самого конца он будет заставлять их расплачиваться за каждый шаг.
Он видел, как мистер Кроуфорд открыл переднюю дверь и вошел, в ярком снопе света, вырвавшемся из зала. Дверь закрылась, и дом снова стоял большой, мрачный, без единого проблеска света. В доме Кроуфорда никогда не было видно света. Задолго до наступления ночи Макс поворачивал рукоятку на большом контрольном щитке, закрывая стальными ставнями все окна в доме. Освещенные окна — слишком хорошая цель в темноте.
Теперь нападения всегда происходят ночью. Было время, когда их совершали и днем, но сейчас это слишком рискованно. Год за годом защита совершенствовалась так, что дневные нападения стали чистым безрассудством.
Макс повернулся и пошел к воротам. Он надел резиновые перчатки и при помощи маленького фонарика осмотрел механизмы запоров. Все было в порядке. Замки никогда не отказывали, но могло случиться, что однажды они не сработают. Он никогда не забывал вечером проверить их.
Он постоял у ворот, прислушиваясь. Все было тихо, и ему даже показалось, что он слышит слабый звон электрического тока в изгороди. Но это, он знал, невозможно.
Затянутой в резину рукой он коснулся изгороди. Восемь футов высоты, напомнил он себе, а сверху еще фут колючей проволоки, и каждый фут пронизан током высокого напряжения.
А внутри запасная вспомогательная ограда, куда можно пустить ток, если наружная будет прорвана.
Со стороны подъезда донесся легкий щелкающий звук, и Макс повернул от ворот.
— Привет, старина, — сказал он.
Было слишком темно, чтобы разглядеть собаку, но он слышал, как она фыркает от удовольствия, радуясь встрече. Она появилась из тьмы и прижалась к его ногам. Он присел, обхватил ее руками. И она слюняво поцеловала его.
— А где остальные? — спросил он, и пес дернулся от радости.
Большие псы, подумал он. Они любили людей крепости почти как богов, но всех остальных ненавидели жгучей ненавистью. Так их выучили. Он знал, что вся свора теперь бегает по двору, прислушиваясь к каждому звуку. Никто не мог приблизиться к изгороди незаметно. Любого чужака, перебравшегося через изгородь, тут же разорвали бы в клочья.
Он стянул резиновые перчатки и положил их в карман.
— Пошли, старина! — сказал он.
Он свернул с дороги и пошел через двор, осторожно ступая, потому что путь был неровным и трудным. Ни одного дюйма ровной поверхности. Все было специально устроено так, что любая граната, переброшенная через изгородь, попадала в узкую бомбовую ловушку.
Было время, вспомнил он, когда много их падало через изгородь. Теперь их меньше, они требовали слишком много усилий. Было время и огненных стрел, но с тех пор, как дом стал несгораемым, они тоже перестали применяться.
Он дошел до боковой стороны двора и остановился на мгновение, прислушиваясь, а пес спокойно стоял рядом. Подул легкий ветерок, зашелестели листья деревьев. Он поднял голову и взглянул на их темные изящные очертания на фоне чуть более светлого неба.
Как они прекрасны, подумал он. Жаль, что их стало так мало. Некогда эта местность называлась поместьем Дубы из-за множества росших здесь могучих стройных деревьев. И вот прямо перед ним последнее из этих деревьев — старый патриарх, густая крона которого закрывает ранние звезды. Он смотрел на дуб с благоговением, восторгом и печалью. Потому что дуб представлял собою угрозу. Он стар и склонился в сторону изгороди. Придется его убирать. Порыв ветра может однажды бросить его на проволоку. Давно следовало сказать об этом мистеру Кроуфорду, но он знал, что хозяин относится к дереву с тем же сентиментальным почтением, как и он сам. Может, укрепить его оттяжками, чтобы оно не упало во время бури. Хотя кажется святотатством привязывать его к земле, это оскорбление древнего монарха.