День перемирия

Макс медленно двинулся дальше, пробираясь между бомбовых ловушек, в сопровождении пса, пока не добрался до патио. Здесь он остановился у солнечных часов. Он провел рукой по их грубой каменной поверхности и подивился, зачем мистер Кроуфорд установил их. Возможно, потому, что это связь с прежними временами, до панков и нападений. Раньше — давным-давно — часы эти стояли в монастырском саду где-то во Франции. Уже одно это делало их ценными. Но, возможно, мистер Кроуфорд видел в них и какую-то другую ценность, не только то, что им несколько сотен лет и что они приплыли из-за океана. Возможно, часы символизировали те давно прошедшие дни, когда каждый человек мог иметь деревья и лужайки, не воюя за них, мог наслаждаться неогороженным пространством вокруг своего дома Мало-помалу на протяжении многих лет эти возможности все сокращались.

2

Вначале это были незначительные происшествия — обычное, непреднамеренное вытаптывание грядок играющей мелюзгой, гибель вечнозеленых кустарников из-за свор счастливых псов, которые носились с этой мелюзгой, потому что каждый мальчишка, как говорили родители, имеет право на собаку.

Люди постепенно переселялись из переполненных городов в то, что они любовно называли сельской местностью, где они могли держать собак, где у их детей было достаточно солнца, свежего воздуха и простора для игр. Но очень часто эта сельская местность оказывалась, в сущности, другим городом, с домами бок о бок, каждый на своем акре или полуакре земли, но все же бок о бок. Конечно, было место детям и побегать… Но больше делать им было нечего. Бегать — вот и все, что они могли делать. Бегать взад и вперед по улицам, лужайкам, дорогам, оставляя за собой хаос. Со временем дети подрастали, но и подростки могли только бегать. Им было некуда идти и нечего делать. Матери их каждый вечер сплетничали за кофе, отцы пили пиво. Семейные машины нельзя было использовать, потому что бензин стоит денег, а закладные велики, налоги ужасные, а цены высокие. И вот, чтобы дать выход своей энергии — и своему негодованию — старшие подростки, просто развлечения ради, стали играть в вандализм: на задних дворах резали веревки, на которых висело белье, разрывали в клочья водяные шланги, забытые на улице, опустошали патио, звонили у дверей, разбивали окна, мазали тротуары мылом, обливали стены краской.

Вандализм вызвал негодование, которое в свою очередь увеличивало вандализм. Недовольные хозяева начали воздвигать изгороди, чтобы уберечь свои владения от подростков и собак. Эти изгороди были восприняты как оскорбление и вызов. Эти первые простые изгороди, сказал себе Макс, были предвестниками восьмифутовой ограды под током, которая образовывала первую линию защиты крепости Кроуфорда. Точно так же малолетние вандалы, кричащие от восторга, когда им удавалось испортить соседний дом, были предшественниками панков.

Он покинул патио и пошел мимо бассейна с золотыми рыбками, мимо журчащего фонтана, мимо группы плакучих ив и так дошел до изгороди.

— Тсс! — послышался голос снаружи.

— Это ты, Билли?

— Я, — ответил Билли Уорнер.

— Хорошо. Что нового?

— Завтра День Перемирия, и мы придем…

— Я знаю, — сказал Макс.

— Они принесут с собой бомбу замедленного действия.

— Но они не могут! — негодующе воскликнул Макс. — Копы будут обыскивать их у ворот. Они обязательно найдут бомбу.

— Она разобрана. У каждого по маленькой детали. Стони Стаффорд разобрал ее сегодня вечером. У него есть группа, они тренировались несколько недель, чтобы собирать бомбу как можно быстрее, даже в темноте, если понадобится.

— Да, — согласился Макс. — Вероятно, так у них может получиться. И где они ее соберут?

— Под солнечными часами, — сказал Билли.

— Что ж, спасибо. Я рад, что узнал это. Сердце старого Кроуфорда разбилось бы, если бы что-то случилось с солнечными часами.

— Мне кажется, это стоит двадцатки, — заметил Билли.

— Да, — согласился Макс, — стоит.

— Если они узнают о том, что я рассказал тебе, они убьют меня.

— Не узнают, не бойся.

Он достал из кармана кошелек, включил фонарик и отыскал две десятки. Сложил банкноты пополам в длину, потом просунул их в отверстие изгороди.

— Осторожно, — предупредил он. — Не дотрагивайся до проволоки.

Он не видел за изгородью своего собеседника, лишь белое пятно вместо лица. Мгновение спустя краешек банкнот осторожно схватили, но Макс не сразу выпустил деньги. Они постояли, держась — каждый со своей стороны — за края банкнот.

— Билли, — торжественно сказал Макс, — ты ведь не обманываешь меня? Не передаешь ложную информацию?

— Вы меня знаете, Макс, — ответил Билли, — я с вами играю честно.

— Рад слышать это, Билли. Продолжай играть честно. Но если обманешь, я выйду отсюда, найду тебя и перережу горло.

Но информатор не отвечал. Он уже исчез, растворился в глубокой тьме.

Макс стоял, прислушиваясь. Ветер шуршал в листве, слышалось журчание фонтана, как будто звонили радостные серебряные колокольчики.

— Эй, старик, — тихонько позвал Макс, но не услышал ответного фырканья. Пес убежал и теперь носился с другими собаками по двору.